Король на войне - [72]

23 июля 1944 года он улетел в Италию и одиннадцать дней передвигался по стране самолетами и автомобилями. На берегу Неаполитанского залива он занимал виллу «Эмма», где когда-то лорд Нельсон познакомился с Эммой Гамильтон, и посетил бывший королевский дворец в Казерте, где обедал в огромном зале в стиле барокко. Потом Георг вылетел на север, к линии фронта, провел две ночи в жилых автоприцепах в штаб-квартире генерала сэра Оливера Лиза с видом на город Ареццо. Как и в Северной Африке, король часто встречался с британцами и войсками союзников, и не только на формальных мероприятиях, но и в обычной, непринужденной обстановке.

Со стаканом виски в одной руке и сигаретой в другой король чувствовал себя в своей тарелке и часто засиживался за полночь, беседуя с военными. Поездка, похоже, действительно подняла моральный дух: генерал сэр Гарольд Александер, командовавший союзными силами в Италии, сказал, что был особенно рад, «потому что я приехал в тот момент, когда в войсках уже начали опасаться, что после высадки в Нормандии пресса уводит эту кампанию в тень», как записал король в дневнике[185].

Тем временем Энтони 24 сентября сообщил родным, что стал командиром первого батальона; это был высший пост, который мог занять офицер его звания и места службы.

Я более чем польщен и, как вам, наверное, легко представить, очень-очень рад.

Это один из самых сложных постов в армии, потому что здесь ты и юрист, и врач, и начальник, и администратор, и судья, и советчик в одном лице, но работа эта самая благодарная, та, которая дает мне незаменимый опыт для жизни в будущем. Кроме этих очевидных выгод есть еще и материальные: увеличение денежного довольствия (командирского), аж на 3 шиллинга 6 пенсов в день, но, честно говоря, как раз на это мне начихать!

Война, кажется, выходит на финишную прямую, то и дело гремят победные салюты, все прониклись оптимизмом и радостью, и только и разговоров (рановато, правда!), что о планах демобилизации.

Но условия в Италии оставались суровыми. 11 октября Энтони писал:

Вчера вечером у нас прошел первый зимний дождь.

Разыгралась гроза, какой я не видел раньше и, надеюсь, больше уже не увижу, летели градины, не преувеличиваю, с ноготь большого пальца, отскакивали от земли футов на шесть, да так густо, что через щель своей маленькой палатки, которую мне выдали накануне – и слава богу! – я видел, может быть, ярда на два вперед (чуть меньше двух метров), так что о «выйти наружу» не могло быть и речи.

Секунд через двадцать воды в моей палатке было уже по щиколотку, она поднималась по футу в полчаса, а потом буря утихла и вовсю засияло солнце.

Палатки были врыты в землю, мы выкопали вокруг лагеря большие траншеи, но они ничем не помогли: вода залила их за несколько секунд и хлынула на нас, и это было самое замечательное, что я увидел в этом краю необыкновенных зрелищ.

Как отец? Держите меня в курсе, скажите ему, чтобы писал мне, и я буду отвечать. Очень надеюсь, он уже вернулся домой и теперь вертится, как акробат труппы Flying Jordans[186]. И еще передайте брату-свинтусу, чтобы черкнул мне хотя бы строчку и пересказал все скандальные новости.

24 августа король, находясь на коротком отдыхе в Балморале, писал Монтгомери, который тогда вместе с 21-й группой армий стоял в голландском городе Эйндховен: «С тех пор, как Вы впервые объяснили мне блестящий план своего участия в кампании в Западной Франции, я ежедневно с восторгом слежу за его выполнением[187]. От всей души поздравляю Вас с огромным успехом». Почувствовав возможность погреться в лучах королевской славы, Монтгомери, ставший 31 августа фельдмаршалом, пригласил короля к себе в штаб-квартиру. Король ответил согласием и, не побоявшись оказаться совсем близко к линии фронта, 11 октября на шесть дней улетел в Эйндховен.

По настоянию Монтгомери этот визит был рабочим, без официальных парадов и прочих привычных церемоний; королю предоставили жилой прицеп, «как самому обычному военному, без всяких скидок»[188]. Кроме того, Георг съездил за 200 миль в Льеж, в штаб-квартиру Эйзенхауэра, которого, к неудовольствию Монтгомери, недавно забрали у него и назначили Верховным главнокомандующим экспедиционными силами союзников. Эйзенхауэр тепло приветствовал короля словами: «Если еще раз случится война, молю Бога, чтобы нашими союзниками стали англичане. Да здравствует король Георг VI!»[189]

29 ноября должен был открыться парламент, а значит, королю предстояла очередная речь. Проходя с королем текст, Лог, как обычно, вылавливал трудные места, на которых тот мог споткнуться. «Насовали всяких скороговорок», – записал король об авторах своего выступления. Выражения «в нерасторжимом союзе» и «усиленный постоянным взаимодействием правительств стран-участниц», пожалуй, непросто было выговорить с ходу, поэтому их заменили.

За годы работы с Логом король достиг больших успехов, но все же нередко запинался, выступая на публике, и это хорошо слышно в его записях, сохранившихся в архивах. Необычный анализ содержался в письме, полученном Ласеллзом в июне. Его написал преподобный Роберт Гайд, основатель Ассоциации защиты труда подростков, покровителем которой король стал два десятилетия назад, еще в бытность герцогом Йоркским. За эти годы Гайд не раз слышал короля вблизи, а теперь делился своими впечатлениями, не предлагая, впрочем, никаких решений. Ласеллз передал письмо Логу.