Король лжи - [65]

– Я не думаю так, если только она не находилась там под другим именем.

Я постарался сконцентрироваться, но это было трудно.

– Что ты говоришь?

Хэнк вздохнул.

– Я не знаю. Это неприятно. Ничего не складывается, и мне недостает информации, чтобы хотя бы поразмышлять; но что-то здесь не так. Я чувствую плохой запах.

Мои мысли настолько были заняты Миллз, что я никак не мог сосредоточиться, но ничто не будет иметь значение, если Джин переживет расследование только ради того, чтобы остаться с Алекс. Она была источником беспокойства. В любом случае я знал, что мне необходимо выяснить эту деталь. Прежде чем это станет слишком поздно. К сожалению, я пребывал в недоумении.

– Что ты думаешь? – спросил я.

– Мне нужна фотография Алекс, – сказал он твердо.

– Что ты намерен предпринять?

– Я съезжу еще раз в Чартер Хиллз. Там посмотрим.

Меня захлестнула волна благодарности. Прекрасно, Хэнк не пересечется с полицией; но он шел на это ради меня и Джин. Это делало его самым выдающимся парнем в мире, где так не хватало хороших парней.

– Спасибо, Хэнк. – Я сделал паузу.

– Забудь. Это мелочь.

– Ты хочешь, чтобы я переслал тебе фотографию? – спросил я с трудом.

– Не спеши. Положи ее в почтовый ящик, когда уйдут полицейские. Сегодня вечером я поеду в Солсбери. Это может быть поздно. Если будешь дома, то увидимся. Если нет, я заберу ее и уеду. В любом случае я позвоню тебе, если что-нибудь узнаю.

– Это путает, Хэнк. Я буду осторожен.

Хэнк начал говорить что-то, а затем остановился. В течение долгих секунд я слышал его дыхание.

– Ты понимаешь? Не так ли, Ворк? – Он не говорил об Алекс или о Джин.

– Эй. Жизнь – сука. Я признателен тебе за то, что ты делаешь.

– О'кей. Я позвоню.

Потом он исчез, и я отключил телефон. Я посмотрел на Боуна, спящего на сиденье рядом. Как могло случиться столько всего сразу? Как в один день мир мог быть действительно нормальным, а на следующий день – стать грязной ямой? Я закрыл глаза и представил траву, которая пригнулась под ветром, налетевшим откуда-то издалека. Когда я открыл глаза, то увидел в окне человека, пристально глядящего на меня через стекло. Я был слишком опустошен, чтобы испугаться. Это был Макс Крисон – та же охотничья шапка, то же возвышенное уродство. На нем было яркое красное пончо, как будто он ожидал дождя. Я опустил стекло.

– Привет, Макс, – сказал я. – Как дела?

Он внимательно рассматривал меня через толстые грязные стекла очков, и глаза его сверкали. Он жестом показал на мой дом.

– В твоем доме полицейские.

Его тон был больше вопросительный, нежели утверждающий, но я не клюнул на приманку. По тому, как растянулись его губы, какой странный звук родился в его горле, я понял, что он разозлен. Он наклонился ближе.

– Встретив тебя, я не знал, кто ты. Не знал, что ты сын этого убитого адвоката, о котором пишут каждый день в газете. – Его слова звучали как обвинение. Он посмотрел на дом и затем снова на меня. – А теперь полиция в твоем доме. Они думают, что это сделал ты? Ты подозреваемый?

– Я не хочу говорить об этом, Макс. Все очень запутанно.

– Разговор – это хорошо.

– Нет. Разговор – это болезненно. Я рад снова видеть вас, но сейчас неподходящие времена.

Он проигнорировал мои слова.

– Пошли, – бросил он, отходя от грузовика. – Пойдем погуляем.

– Спасибо, не надо.

Макс словно не слышал меня. Он открыл дверцу кабины.

– Нет, это будет хорошо. Только оставь собаку на месте. Ты выйдешь и пройдешься со мной. – Он жестикулировал, заставляя меня выйти из грузовика, и я сдался. В любом случае мне некуда было спешить.

Так что я оставил Боуна спать в машине и побрел с Максом. Он привел меня к подножию холма, на узкую грязную пешеходную дорожку, которая бежала вдоль озера, далеко от моего дома. Я не оглядывался назад. Он шагал широкими шагами, и пончо болталось у его ног. Мы шли девять или десять минут мимо озера, общественных теннисных кортов, через покрытую гравием стоянку. Ни один из нас не произнес ни слова, пока парк не остался за маленьким холмом. В узком переулке стояли скромные дома. Одни дворы были замусорены детскими игрушками, другие были безупречно чистыми.

– Я собираюсь рассказать тебе одну историю, – наконец проговорил Макс выкатив на меня глаза. – Это важно, так что слушай внимательно. Я расскажу тебе о моих руках. – Он поднял их и затем опустил вдоль тела – они были грязными, но на фоне красного пончо казались бледными.

– Помнишь, ты спрашивал меня прежде? Теперь я расскажу.

– Почему теперь?

– У меня есть свои причины. А сейчас заткнись. Никто в этом городе не слышал моей истории, и мне нелегко говорить о ней.

– Хорошо.

– Я получил их во Вьетнаме, – сказал он, подразумевая свои руки. – Я был обычным парнем, ничем не отличающимся от других. Нас схватили, когда мы были в карауле, и мы потеряли почти всех. Не многие уцелели. Я получил автоматную очередь в ногу и попал в концентрационный лагерь, в северо-вьетнамский лагерь. Полковник, Начальник лагеря, думал, что я знаю больше, чем говорю.

Я видел, как дергались его руки.

– То ли это заводило его, то ли он был полным ничтожеством. В конце концов, это действительно не имеет значения. Он работал со мной в течение нескольких недель, изуродовал мне руки, а потом бросил в яму на пять лет. Я буквально умирал там. – Голос Макса стих. – Пять проклятых лет, – сказал он снова и замолчал. Мыслями он находился сейчас очень далеко.