Король-Лебедь - [74]

Причем король был настоящим эрудитом, то есть он не придерживался в разговорах какой–то одной темы, а мог поговорить о науке и искусстве, об истории и лингвистке. Он прекрасно знал литературу и держал в уме множество стихов. При этом король был столь милым и непосредственным, что фон Гудден невольно проникся к нему глубокой симпатией.

В этот час он открывал для себя Людвига с принципиально новой стороны. Оказалось, что король отнюдь не был человеконенавистником, который только и знает, что запираться в своем замке и общаться со слугами не иначе как через хитроумное устройство в двери.

Со слугами – шпионами, неустанно докладывающими о каждом твоем шаге, профессор разобрался бы куда как круче, нежели мягкий по своей природе и деликатный король. То же можно было сказать и о министрах, которые, улыбаясь в лицо, затем подстраивали каверзы.

Да случись такое не в просвещенном девятнадцатом веке, а хотя бы в семнадцатом, все участники заговоров болтались бы на виселицах, Людвиг же не мог даже выставить негодяев из своих личных покоев, не вызвав таким образом бурю негодований в свой адрес.

Фон Гудден понял, что Людвиг все время, пока официальный Мюнхен считал его нелюдимым эгоистом, все это время Людвиг прекрасно общался с крестьянами, живущими в деревнях вокруг его замков. То есть он как всякий нормальный человек предпочитал проводить время с теми, кто был ему приятен.

О том, что король не выдумал эти контакты, желая запоздало выгородить себя, профессор понимал, припоминая вооруженных вилами и топорами крестьян, в считанные минуты вставших на охрану своего любимого короля. Что–что, а народную любовь и уважение очень трудно подделать.

Людвига обвиняли в том, что он разговаривает с деревьями и кланяется статуям, но когда король поведал своему психиатру истории вековых деревьев, окружающих Берг, и провел его по аллейке статуй, фон Гудден невольно снял шляпу, преклоняясь перед ними, как склоняют голову перед вечностью и красотой, на краткий миг явленной миру.

Вернувшись в замок, фон Гудден отменил назначенные накануне Людвигу препараты и в доказательство своих добрых намерений пообедал с королем, слушая его рассказы и размышления на самые разные темы и открыто восторгаясь его умом, проницательностью и знаниям.

Пошел дождь.

Сделка

Вечером доктор и его подопечный вновь отправились на прогулку по парку. На этот раз профессор отпустил санитаров, уверив их в том, что они с королем прекрасно понимают друг друга и никаких неприятностей не предвидится. Кроме того, замковый парк окружали солдаты, которые не допустили бы, чтобы пленник покинул свою тюрьму.

Какое–то время они шли молча. Людвиг опирался на длинный зонт, доктор прихватил с собой массивную трость. Когда они отошли настолько, что их разговор было невозможно подслушать, фон Гудден огляделся по сторонам. Как будто никого не было. Сердце иллюминат–минервала прыгало в груди, колени тряслись.

– Ваше величество! – обратился он к Людвигу и не узнал своего голоса. – Я хотел бы спросить вас о даме Эсклармонде, – он откашлялся, проклятая дрожь усилилась.

– Что вы хотели, мой друг? – в этот момент Людвиг ненавидел профессора, пожалуй, еще больше, чем прежде, но не хотел с ним ссориться. В конце концов, то, что ему сегодня не дали лекарств, было решение психиатра, а следовательно, один неосторожный шаг, и добрейший Бернгард фон Гудден накачает его медикаментами до такой степени, что он не то что не различит появившихся врат, а, пожалуй, забудет, как его зовут.

– Я хотел сказать, ведь это же страшная ошибка, то, что вы здесь. Ваше величество, – фон Гудден перешел на шепот, хотя это было излишним, рядом никого не было, – я читал доносы слуг. Они писали о придуманной даме, в то время как я лично видел госпожу Эсклармонду и готов подтвердить, что это не выдумка, не фантазия и не галлюцинация. Следовательно, мы имеем дело с непроверенными обвинениями и, как следствие, с ошибкой.

– Разумеется, Эсклармонда живая! – Людвиг пожал плечами. – Прежде чем развивать смутные гипотезы и ставить диагноз, можно было спросить у меня.

– Да, да… чудовищная несправедливость, непростительная ошибка! Но что же теперь поделать? Я слуга закона и должен исполнять его волю, хотя видит бог, как мне это не по душе, – фон Гудден сбил палкой лежавшую на дорожке шишку.

– Но вы же можете написать в Мюнхен? – Людвиг затаил дыхание, вдруг ему показалось, что он нашел способ выбраться из своего заточения.

– Могу, это верно. Но только что это меняет? – профессор направился в сторону озера, и король послушно, точно ягненок на веревке, последовал за ним. – Кто меня будет слушать. Я должен сделаться вашим тюремщиком, в этом моя миссия. Если не будет меня, мое место займет другой, незаменимых нет. Хотя…

– Что хотя? – Людвиг попытался уцепиться за последнюю возможность.

– Хотя, если я скажу перед советом, что ваша…

– Невеста, – помог ему король.

– Что ваша невеста Эсклармонда…

– Эсклармонда де Фуа, – Людвиг затаил дыхание.

– Так вот, если я сообщу им, что ваша невеста – божественная Эсклармонда де Фуа, сведения о которой можно почерпнуть в сказаниях о Граале двенадцатого века, находится здесь… боюсь, что меня самого упекут в дом умалишенных.