Король долины - [8]

— Хочешь взять кобылу, Клей? Она старая, но еще крепкая. А вот жеребец теперь уже совсем никудышний.

Клейтон, ступая по соломе, пошел к жеребцу. Он был старый, глаза беспокойно двигались и слезились. Кожа была горячая наощупь. Когда Клейтон погладил его, он коротко всхрапнул и закатил глаза, ударив копытом по соломе.

— Он быстро устанет, — сказал Лестер.

— Ты на какой собираешься ехать?

— Мой — чалый.

Семилетний чалый был большой, с подвижными суставами. Кобыла была постарше и мельче — широкогрудая, крепкая, приземистая бурая кобылка, напоминающая крепкую старую индейскую женщину. Лестер купил ее совсем жеребенком десять лет назад у индейца-навахо, который проезжал мимо по дороге в резервацию. Клейтон помнил ее. Он вернулся к ней и согрел руки у нее на шее.

— Да, я возьму кобылу.

Его седло висело на колышке, вбитом в заднюю стену сарая, в тени. Это седло принадлежало ему еще с тех времен, когда он был совсем мальчишкой. Оно было мексиканское, из Чиуауа, он всегда старательно ухаживал за ним, мыл с мылом и полировал по несколько раз в году, так что дубленая кожа лоснилась и ни пылинки не было в углублениях рисунка, вырезанного неизвестным мексиканцем. Клейтон не понимал значения непривычного иноземного орнамента из квадратов, спиралей и кругов, но был уверен, что какой-то смысл в этом рисунке скрыт, смысл, которого ему никогда не узнать, но все равно седлом этим можно было восхищаться, и приятно было чувствовать под собой глянцевую кожу, прочную и надежную. Он прошел к стене и снял седло с колышка. Сейчас оно не было ухоженным. Грязь глубоко въелась в канавки, кожа потемнела и покрылась пятнами. Серебро местами позеленело. Он подозрительно потянул носом. Пахло как от давно заброшенной вещи, пылью и гнильем. Он укоризненно посмотрел на брата, но Лестер отвернулся, притворившись, что не заметил, и принялся чистить чалому бок, что-то бормоча ему в ухо.

Они вывели лошадей из сарая на утренний холод.

— Я был здорово занят, — сказал Лестер. — От Тома и Кэбота мне, считай, никакой помощи в хозяйстве не было. Вечно они болтались в Дьябло или катались верхом по всей этой чертовой территории с ребятами Гэвина. Ну, время от времени возвращались и что-то делали, так что мне не приходилось морочить себе голову и нанимать человека, разве что мексиканца время от времени, чтоб привез дров с горы. Когда человек один, у него дел хватает.

— Да ладно. — Клейтон провел ладонью по седлу, а потом обтер ее о чепсы. На солнце было видно, что кожа местами потрескалась и облезла.

— Надо было мне, конечно, нанять человека, чтоб помогал, — продолжал брат. — За последние годы я не раз собирался нанять кого-то, но Мэри-Ли и слышать об этом не хотела.

— Ладно, Лес, все в порядке. — Он затянул подпругу и расправил потник. — Если уезжаешь на семь лет, так надо быть распоследним дураком, чтобы думать, что вещи останутся такими же самыми до твоего возвращения. Хватит с тебя того, что земля пахнет по-прежнему и у неба цвет тот же самый. Я рад и благодарен судьбе, что ты все еще здесь, что вы с Мэри-Ли еще живые и здоровые.

— Ну, думаю, за это и вправду можно благодарить судьбу. Но все равно, Клей, ты уж извини меня за седло…

Клейтон улыбнулся. На солнце голубизна его глаз стала ярче. В Амарилло ему пришлось работать крепко, и он не расплылся, но все равно потерял что-то в своем внешнем виде, то, что осталось даже у Лестера с его вторым подбородком и валиком жира, перевесившимся через черный мексиканский пояс, — вид человека, который проводит жизнь под открытым небом на спине у лошади. Это та особенность внешнего вида, которую никто не мог бы придать себе искусственно и которую любой, кто ездит верхом и ведет такую жизнь, может заметить в другом. Может, это ветер как-то особенно высушивает впадины щек и выдубливает кожу лица, наносит на нее особый рисунок, как будто это лицо сморщено и напряжено в противостоянии непрекращающейся буре. Или это особенное выражение глаз, постоянно прищуренных против ветра и солнца, суженных и окруженных веером морщинок, расходящихся далеко от уголков глаз, как волны от ветра на глади залива. Все это давно исчезло с лица Клейтона. Оно не было бледным, но утратило едва различимые приметы человека, который проводит жизнь в седле и спит на твердой земле. Но память рук и ног хранила все прежние навыки, и когда он вывел кобылу на солнце, то почувствовал, что ему удобно и приятно на этой земле, и поводья свободно лежали у него на руке, а сапоги опирались на землю ладно и твердо.

Они закрепили седла, перекинули через спины лошадей седельные сумки и закрепили их снизу кожаными ремешками, обвязав их вокруг подпруги. К седлам были закреплены чехлы для винтовок — свисающие вниз и открытые сверху кобуры из мягкой кожи, смазанные изнутри мылом. Лестер вернулся в дом и принес две винтовки — те, что висели над камином. Потом принес из сарая коробку с патронами. Открыв затворы, они зарядили винтовки. Клейтон пересыпал патроны из коробки в полотняный мешочек и упрятал его поглубже в складки скатанного одеяла. Патроны для «Кольта» лежали у него в обоих карманах овчинной куртки, а еще один мешочек патронов, крепко завязанный, был во вьюке, на самом верху. «Кольт» он закрепил на правом бедре, кобуру смазал тогда же, когда и чехлы для винтовок — рано утром перед завтраком. После завтрака они скатали одеяла и приготовили вьюки, набив их консервами, беконом, топленым салом, сухарями и черным хлебом.