Король-четверг - [3]

— Ко-отик, мявка…

А из полутемного угла, тускло поблескивая, глядело на них мертвенное око монитора…

Но даже от волшебной красоты не дрогнуло сердце короля — равнодушно взирал он на нее, истомленный бесплодными желаниями и сожалениями. «В самом ли деле хочешь ты любовью загореться? — спросила его фея. — Ведь без любви и жизнь спокойнее, и многие без нее обходятся». «Не о спокойной жизни я забочусь, — гордо ответил король, — а о чести рода нашего — прекратится он без наследника. Да и не пристало королю уступать в чем-то своим подданным». «Хорошо, — сказала фея, — я тебе помогу. Целый год собирала я искры огня сердечного, страсти пылкой, нежности лучистой — все, из чего любовь создается, по крохам собирала, ходила старухой-нищенкой, выискивала по искорке — нелегко найти их среди людского племени! Наговором, заклятием, молитвой — соединила я их в единое целое, поместила в рубин ярко-красный, который и дам тебе. Но сначала выслушай, о чем я тебе поведаю». И увидел король в руке у нее камешек, что светился колдовским светом, притягивая глаз. «Заключи его в оправу, — сказала фея, — и носи на груди, не снимая, день и ночь. И оттает твое сердце — тогда ты смажешь любить». Обрадовался король, и протянул было руку к драгоценности, но остановила его фея:

— Погоди, не все еще я сказала тебе. Запомни — ты должен снять его, как только почувствуешь, что любовь вошла в твое сердце и тебе довольно ее. Смотри же, не забудь! А о плате не беспокойся — в этом и состоит она для меня.

Сказала так и исчезла во вспышке яркого пламени — как и не было ее. Но остался у короля рубин ярко-красный, который грел руку, как теплый уголек. Тотчас призвал он дворцовых ювелиров и приказал оправить рубин в серебро с серебряной же цепочкой, и представить назавтра же, так не терпелось ему испытать действие талисмана.

— Это ваша плата за пребывание в земном раю, — голос, тусклый и невыразительный, казался порождением смутной тишины, стоящей в кабинете. Рон никак не мог понять, всматриваясь в сидящего за столом, где он слышал его. За все время разговора человек так и не поднял головы — серый сумрак скрадывал его черты.

— Я не соглашался носить с собой соглядатая! — со сдержанным пылом возразил Рон, поднимаясь. Он ждал ответного возмущения или хотя бы гневного жеста. Человек не двигался, но в тени, скрывающей его лицо, что-то переменилось. Всмотревшись, Рон понял — человек улыбался.

— Вы ошибаетесь, — все так же монотонно произнес он. И поднял голову. Пустой взгляд притягивал к себе зовущей к падению жутью.

— Вы?! — не удержался от возгласа Рон. Краем глаза он заметил — Илка подняла руки к лицу, как бы защищаясь, по своему обыкновению, от чего-то непонятного или страшного. Этот, такой знакомый, милый жест резанул по сердцу своей беспомощностью.

— Да, я, — человек опустил глаза и теперь они казались покрытыми пылью. — Я провожу этот эксперимент. Эмоциодатчики — он небрежно бросил на стол пачку невесомых лепестков, сверкнувших алым отблеском, — передают только одно — частоту пика эмоций.

— Ну и что?

— Их никто не регистрирует, если это вас волнует.

— Но зачем тогда все это?

Человек не ответил. Некоторое время он глядел перед собой, казалось, забыв о собеседнике (в тишине было слышно, как Илка прерывисто вздохнула). Затем он произнес медленно:

— Вы можете отказаться. — Он помолчал. — Но прошу не отказываться, в эксперименте нет ничего унизительного. Проживете здесь месяц.

Слова сталкивались и скрежетали, насильно пригнанные друг к другу. За ними не чувствовалось ничего — стальная клепаная скорлупа, имитирующая форму человеческой речи. В душе у Рона боролись инстинктивное недоверие и здравый смысл. И, словно прочитав его мысли, человек добавил:

— Эмоциодатчик… должен быть у одного из вас.

И здравый смысл победил. Рон осторожно взял со стола двумя пальцами красноватую блестку. Внимательно рассмотрел — неправильной формы кусочек фольги… Он был упруг — можно было свернуть его в трубочку. И он не нагрелся в руке — Рон чувствовал под пальцами приятную прохладу. Буркнул:

— Куда его?

Человек молча показал себе на левую сторону груди. Расстегнув рубашку, Рон посмотрел на датчик, неловко примерил… Пробормотал растерянно: «Клеить, что ли…» Теплые руки ухватили его за локоть — Илка. Не слышал, как подошла… Дрогнув, блестящий лепесток притянулся к сердцу — и неожиданно вырвался из пальцев… Рон на мгновение почувствовал холод — как будто на грудь упала снежинка. И начала таять, таять… Илка, поднявшись на цыпочки, дышала ему в ухо.

— Теперь, сняв его, вы прервете эксперимент, — ни радости, ни удовлетворения — лишь констатация факта.

Рон вновь испытал странное чувство неестественности всего происходящего… Как будто и он, и все вокруг сделано из папье-маше. Этот кабинет со своими блеклыми красками и болезненно четкими линиями… Вся атмосфера его выталкивала, вытесняла — словно бесконечный, беззвучный вопль — «Чужой!» Кивнув головой на прощанье, Рон увлек жену к выходу несколько более поспешно, чем диктовалось приличиями. Ему показалось, что гулкая пустота за их спинами разразилась издевательским хохотом…