Король без завтрашнего дня - [11]

Каждый раз, проходя мимо площади Мариньи, Анри вспоминал об этой галерее дальневосточного изуверства. И сейчас, ожидая Дору, он подумал, что пришло время пересмотреть открытки — из-за принцессы Ламбаль.

~ ~ ~

Дора появилась, прерывисто дыша, с двухминутным опозданием.

Анри, по правде говоря, практически не надеялся, что она придет. Целый день он думал об этой встрече и в то же время постоянно ждал телефонного звонка с уведомлением, что все отменяется. Выйдя из «Прада», он взглянул на дисплей мобильного телефона — никаких сообщений. Впрочем, подумал Анри, вряд ли Дора возьмет на себя труд позвонить.

Он очень удивился, увидев Дору, и еще больше — когда понял, что та почти не опоздала. В такой пунктуальности было нечто королевское. Он смотрел, как она приближается, машинально отмечая ее стройность и изящество, а также то, что у нее пошатывались стопы из-за того, что каблуки были слишком высокими. Они громко цокали по асфальту, словно герольды, возвещающие об ее приближении.

Анри поднялся навстречу Доре. Моя будущая жена, сказал он себе почти недоверчиво. Хотя всякий, видя взгляд и улыбку Доры, заключил бы, что она влюблена — или, по крайней мере, увлечена, — все же Анри отогнал эту мысль. Может быть, влюблена, а может и нет, подумал он.

Доре тоже не хотелось думать ни о чем подобном — она лишь хотела чувствовать себя счастливой, очень счастливой оттого, что вновь увидела этого человека, этого писателя, с которым ей, возможно, доведется работать.

Таким образом, только сами Дора и Анри не отдавали себе отчета в том, что между ними происходит.

Целуя Анри сначала в правую щеку, затем в левую, Дора заметила мини-колонию арабок, сидевших на террасе. И с чего вдруг ей вздумалось назначать свидание именно здесь? Она мысленно упрекнула себя, слегка касаясь пиджака Анри, пахнущего новизной и шиком; она отметила и безукоризненно свежий воротник белой рубашки. Он заслуживал большего, чем оказаться в этом месте, полном напыщенных богачек. Я не дотягиваю до его уровня, подумала она. Хотя как можно быть уверенной, дотягиваешь ли до уровня человека, которого едва знаешь?

— Красный портвейн, — сказала Дора.

И все опять было как раньше: улыбки, оливки.

— Вы даже не представляете, как я их люблю.

Она сразу рассердилась на себя за то, что произнесла эту фразу, боясь, что Анри тут же проведет параллель между оливками и этими арабскими женщинами, стрекотавшими неподалеку от них, а потом — между арабским языком и ливанской войной… Дора старалась не поглощать оливки слишком быстро и вести беседу с осторожностью, словно пересекала минное поле.

— Вы думали о нашей передаче?

— Только о ней и думал.

Дора вынула из сумочки тетрадку необычной формы — узкую, вытянутую по вертикали, мало пригодную для того, чтобы делать записи, и открыла страницу, на которой карандашом был набросан какой-то план — казалось, почти детской рукой.

— Вы делаете заметки?

Нельзя было допустить, чтобы она хоть на минуту заподозрила, что он смеется над ней. И Анри с ходу начал импровизировать.

— Съемку нужно провести в церкви. Точнее, в романской часовне. Отыскать такую где-нибудь в Бургундии, в Оверни… Мы будем стоять перед алтарем, или перед крестильней, исповедальней, в глубине крипты, и говорить о любви, о сексе, о грехе, а потом выйдем наружу и пройдем по кладбищу среди обветшалых могил. И тогда вы заговорите со мной о смерти, моей собственной или моего отца…

— Превосходно! Да, именно так и сделаем!

На самом деле, даже если бы она предложила ему провести съемку на кухне, Анри уже не собирался отступаться от своей идеи: в церкви. Потому что с самого вечера их знакомства он думал лишь о том, как стоять рядом с этой женщиной у алтаря — перед священником.

~ ~ ~

Клиентура «Беркли» еще больше пожелтела — стайка японок с непроницаемыми лицами пришла на смену арабкам и недоуменно защебетала — очевидно, в тщетных поисках какого-либо туристического интереса в этом месте. Дора вновь принялась за оливки — зеленые и черные, — одновременно слушая рассказы Анри о Людовике XVI. Официанты, посмеиваясь, каждые четверть часа приносили новую порцию оливок. К восьми вечера Дора была уже сыта, и вопрос об ужине не возник. Она предложила Анри пойти взглянуть на Нильса Арестрапа в театр «Афина».

— Я не слишком люблю театр, — признался Анри. — Эти пыльные кресла, эта духота… К тому же я туговат на одно ухо и не разбираю половину слов, которые произносят актеры. А когда они начинают кричать, это меня еще больше раздражает.

— Наверно, вам доставались плохие места.

— Место за тридцать пять евро не может быть плохим. Но я предпочитаю проводить вечера за бокалом мерсо. Мои друзья-театралы — самые ужасные друзья, какие только могут быть у человека: даже враги не испортили мне столько вечеров своими приглашениями! Но, очевидно, Нильс Арестрап заслуживает того, чтобы увидеть его?

— Я заказала два билета на сегодня — на тот случай, если у вас не окажется других планов.

У Анри действительно не было других планов — кроме как прыгать от счастья и обнимать Дору. Но пока приходилось ограничиваться театром.

Доре захотелось пройтись пешком, чтобы немного освежиться. К тому же по пути она могла слушать продолжение рассказов Анри о несчастьях герцога Беррийского.