Коробочка с синдуром - [7]

Муж дневал и ночевал на своем участке. Как-то раз, в полдень, она, как обычно, принесла ему узелок с едой и присела у колодца, наблюдая, как он работает.

— Ты что же это, сжечь себя заживо решила, что ли? Ведь можно испечься на этом солнышке! — шутливо заметил муж. — Я-то привык, а ты захворать можешь. Ступай-ка лучше домой, жена. Закончу поливать и тоже вернусь.

Изнемогая от зноя, еле добрела она до своей хижины. А вскоре крестьяне, работавшие поблизости, принесли домой ее мужа: его нашли лежащим без чувств прямо посреди поля. Дико закричала Дукхна, увидев его неподвижно распростертое тело. Громко плача и причитая, она схватила его за руку и прижалась губами к огрубелой, потрескавшейся ладони, словно стараясь вдохнуть в нее жизнь. Но муж так и не пришел в себя. Все его тело полыхало жаром, точно в приступе тяжелой лихорадки. Дукхна, не щадя ног, обегала всю деревню, — но кто мог помочь ей? В тот же вечер муж скончался. А еще через день тхакур прислал ей бумагу и забрал назад землю, чтобы сдать ее другому арендатору.

С тяжелым вздохом Дукхна отняла от лица руки, медленно подняла голову. Прошло всего лишь несколько мгновений, а сколько воспоминаний пронеслось перед ее глазами! И она даже удивилась, увидев, что соседка все еще сидит перед нею.

— О чем задумалась? — участливо спросила мать Харакху. — Забудь все земные печали и прямо сейчас, пока хорошие дни, ступай в Бенарес. Скоро праздник Чандра-грахан, как раз поспеешь!

— Ты ведь знаешь, мать Харакху, что меня тревожит, — с трудом проговорила Дукхна. — Видишь это поле перед нами? Когда-то оно было моим. И сад тоже. Пятьдесят деревьев. Все тхакур отнял. А теперь он только того и ждет, чтобы я умерла поскорее. Тогда уж он не пощадит моего дерева!

— Ну, а где еще ты достанешь деньги? Если знаешь такого человека, то нынче же наведайся к нему. А потом вместе пойдем к святым местам…

Мать Харакху продолжала что-то говорить, но Дукхна уже не слушала ее. Вскочив на ноги, она с громким криком бросилась к двери:

— Чтоб у тебя, проклятого, глаза полопались! Чтоб тебе бороду опалило!

Вслед за Душной на улицу выбежала и мать Харакху. У дерева верхом на верблюде красовался управляющий тхакура и, хохоча во все горло, длинной дубинкой ломал с размаху зеленые молодые ветки. Его верблюд тоже тянулся к свисающим веткам и оттопыренной губой жадно обрывал нежную листву. Схватив палку, Душна изо всех сил принялась колотить верблюда, но тот, словно не чувствуя ударов, с невозмутимым видом продолжал лакомиться сочной зеленью.

— Листья с твоего дерева, Душна, очень вкусные! — насмешливо крикнул ей сверху управляющий. Проворно размахивая дубинкой, он снова принялся крушить зеленые ветки. И тогда старуха не выдержала: забежав сзади, она внезапно ударила палкой нечестивца. Вскрикнув, будто обожженный, управляющий мигом спрыгнул на землю, с грубой бранью набросился на старуху, ударил ее ногой. С отчаянным криком Дукхна повалилась ничком на землю. Все ее изможденное тело сотрясалось от рыданий. Мать Харакху с трудом подняла ее и усадила под деревом.

На шум сбежались крестьяне.

— Старуха совсем помешалась! — вопил управляющий. — Ну для чего ей это дерево? Не с собою же возьмет его, когда помирать будет!

— Для нее каждый листик дороже золота! — крикнул кто-то из толпы.

— Ну и что же? — слышалось с другого конца. — Какая беда, если верблюд съел несколько листиков? Стоит ли из-за этого поднимать шум!

— Да ведь она же совсем старая! — вмешалась мать Харакху. — Зачем вы хотите отравить ей последние дни? Разве хорошо поднимать руку на старого человека?

Со всех сторон послышались возгласы одобрения. Только сынок тхакура, стоявший тут же, визгливо крикнул:

— Ну и что же? Если она старуха, то, значит, и распоряжаться будет в деревне?

Собравшиеся недовольно зашумели. Мальчишка поспешил убраться. Толпа разошлась.

Наступила ночь. Забившись в угол своей хижины и не зажигая светильника, Дукхна молча утирала слезы. Мрачные мысли одолевали ее. Стоит ей умереть, как ее хижину тут же снесут, а дерево, уж конечно, срубят. Кто будет заботиться о каждом его листике, кто будет беречь его от врагов? Дукхна с трудом встала и, держась за стенку, медленно вышла из хижины. Восток еще только начинал светлеть, а на том конце деревни, где жили дхоби[19], уже наперебой горланили петухи. Вдалеке негромко позвякивали колокольчики: это волы уже вышли щипать влажную от росы траву.

Любящими глазами оглядела Дукхна свое дерево, смутно темневшее перед ней в предрассветном сумраке. Тихо шевелились его темные листья под легкими порывами прохладного утреннего ветерка, нежно лепетали что-то невнятное, будто ребенок во сне. Покачиваясь, словно пьяная, старуха медленно подошла к тому месту, где вчера управляющий так безжалостно ломал ветки. Нагнувшись, стала собирать их. Набрав целую охапку, сложила их у входа в хижину и долго стояла, скорбно скрестив руки. Сколько еще осталось ей жить? Долго ли еще сможет она оберегать и защищать свое детище?

Налетел порыв ветра, листья тревожно зашелестели. И, как будто предчувствуя близкую разлуку, печально качнулась вершина дерева.