Коробочка с синдуром - [6]
Все богатство Дукхны — это маленькая покосившаяся хижина, несколько горшков и плошек, большой глиняный кувшин для воды да высокое, буйно разросшееся дерево махуа, которое красуется прямо перед самой дверью. Удивительно, до чего любит старуха это дерево! Своими руками посадила она здесь когда-то зернышко махуа, поливала, следила за поднимающимся ростком, и только благодаря ее заботам дерево выросло таким стройным и красивым. Скоро ему уже будет пятьдесят лет. Для старухи оно — как родное детище, которое она вскормила своею грудью. В тени его широко раскинутых ветвей она чувствует себя словно под защитой сына-богатыря. И не найдется в деревне никого, кто посмел бы сломать хоть одну его веточку. Никого не подпускает к своему питомцу старая Дукхна: будь это господин управляющий на верблюде или сам заминдар на своем слоне, украшенном цветной попоной.
Приходит весна, и цветы махуа, похожие на белые шарики сахарной пудры, густо усыпают огромную крону. В деревне их называют «леденчиками». Глянцевито-белые цветы напоминают мелкие ровные жемчужины изумительной чистоты. Каждый год в это время старая Дукхна тщательно обмазывает глиной, перемешанной с коровьим пометом, всю площадку перед своим любимым деревом. А потом, вооружившись бамбуковой палкой, бдительно охраняет его от набегов прожорливых коз, любящих полакомиться сочными лепестками, и от деревенских ребятишек, рыскающих вокруг со своими корзинками.
Наступает ночь, луна окутывает землю прозрачным серебристым покрывалом. И тогда сверху, с бесчисленных нежных побегов, которыми усеяны могучие старые ветви, всю ночь частым дождем падают белые лепестки махуа. Не спится старой Дукхне, ей чудится, будто с дерева спускаются на землю бесчисленные шелковые нити, будто сами небожители, посланцы рая, щедро сыплют перед нею отборный жемчуг. И, сидя на пороге своей хижины, она готова всю ночь любоваться падающим сверху жемчужным дождем.
Вот уже много лет мечтает Дукхна совершить наконец паломничество к святым местам. Ведь многие ее соседки уже не раз побывали в Бенаресе[13], совершили омовение в священных водах Ганга, а некоторым даже посчастливилось встретить на гхатах[14] канун светлого праздника Чандра-грахан[15]. И только старой Дукхне до сих пор так и не довелось побывать на берегу священного Ганга. Давно мечтала об этом старуха, а с того дня, как мать Харакху вернулась из Праяга[16] с волосами, смазанными священным маслом, и сандаловыми четками на шее, желание побывать в святых местах совсем лишило ее покоя. А тут еще мать Харакху, каждый день наведываясь к Дукхне, то и дело заводит об этом разговор:
— Правду говорю, мать: стоит только увидеть Тривени[17], как сразу очистишься от всех грехов. И каких только людей там не встретишь! За сотни косов туда пешком приходят! Правду говорю, мать… Даже совсем безногие и те тащатся туда. А как только окунешься в Тривени, так сразу волею всевышнего душа освобождается от всякой скверны. Если бы не это, откуда взялись бы у меня силы отправиться в такую даль? Велика милость всевышнего, что помог мне на старости лет увидеть его лик и очиститься от грехов!
— Значит, уж так на роду тебе написано, мать Харакху! — вздыхает в ответ Дукхна. — Всевышний наградил тебя детьми. Они смотрят за домом и за хозяйством. А ты тем временем можешь спокойно идти, куда захочешь. Другое дело я, стоит мне хоть на один день бросить свой дом без присмотра, на моем дереве ни одной веточки не останется.
И Дукхна с нескрываемой завистью смотрит на соседку.
— До каких же пор ты будешь стеречь его? — подхватывает мать Харакху, словно не замечая ее взгляда. — Если в этой короткой жизни тебе некогда подумать о своей душе, то что же будет с тобою потом? А разве у других нет хозяйства? Но ведь не сидят же они весь век возле дома!
Дукхне становится стыдно. Опустив глаза, молча сидит она на полу своей хижины. Потом кладет обе ладони на прохладную землю и прислоняется спиной к косяку двери.
— Так-то оно так, мать Харакху, — печально говорит Душна, — но ведь сама знаешь: слабому в этом мире не на что надеяться. Вся земля у тхакура, и только это дерево мое собственное. Теперь тхакур строит себе большой дом, а лесу на постройку не хватает. Вот он и уговаривает меня, чтобы я разрешила срубить мое дерево. Деньги большие обещает…
— А почему бы тебе не согласиться? — перебивает ее мать Харакху. — Получишь деньги — и ступай себе к святым местам! Твое дерево все равно достанется тхакуру — не сейчас, так после твоей смерти…
Словно скорпион ужалил старую Дукхну: вздрогнув, она с ужасом глядит на свою соседку и порывисто закрывает лицо руками. Все пережитое за долгие годы снова проносится перед ее глазами…
С тех пор прошло, наверно, лет двадцать пять. В ту пору ее муж арендовал у тхакура десять бигхов земли. Помнит Душна, как в знойный месяц джетх[18] он с раннего утра поливал свое поле, на котором уже зеленели тугие стебли сахарного тростника. Трудно было доставать воду из глубокого колодца. Пара волов, выбиваясь из сил, вытягивала большое кожаное ведро, привязанное к длинной веревке.
