Коробейники - [17]

Нижнетагилец лежал на кровати в тренировочном эластичном костюме. Животик его в этом костюме обрисовался так, словно под тканью был спрятан футбольный мяч. «Заболел, что ли?» — спросил Юшков.

«Так и разэдак, этого я боялся»,— сказал нижнетагилец. Медлен­но попробовал сесть, прислушиваясь к ощущениям, чтобы поймать боль раньше, чем она начнется. Это ему, естественно, не удалось, и, снова ругнувшись, он повалился на кровать. «Радикулит?» — «Мио­зит,— ответил нижнетагилец.— Хрен редьки не слаще».— «Знаешь,— сказал Юшков,— я все-таки взял тот хром».— «Но там же марганец завышен».— «Рискнул. На поворотный кулак автомобиля сгодит­ся».— «Ну раз подошло, так хорошо,— сказал нижнетагилец.— Мне не подошло». По чувству облегчения, которое Юшков испытал, он понял, что это его все-таки мучило. Все-таки эти четыре вагона он словно из кармана у соседа вытянул.

«Вот когда лежу — ничего,— удивился нижнетагилец коварству болезни.— Вроде и здоров. А с тебя, конечно, причитается. Я один про эти вагоны знал».— «В другой раз отметим,— пообещал Юш­ков.— Я не забуду».— «Зачем откладывать? Жрать-то мне сегодня надо. Вот и сбегал бы в магазин. Что нам ресторан? Музыки мы их­ней не слыхали?» Нижнетагилец взволновал себя этими рассужде­ниями.

Пока Юшкова не было, он, однако же, остыл и успел осознать, что четыре вагона хрома упустил зря. Лежал мрачный, не глядел на Юшкова. «А ты, брат, на ходу подметки рвешь. Не мог мне под­сказать, что двенадцать соток марганца сталь не портят?» — «Я ду­мал, тебе не годится. Я же не знаю, для чего тебе».— «На такую от­ветственную деталь, как автомобильный поворотный кулак, годится, а мне не годится?» — «А бог тебя знает, может, вы там, в Нижнем Тагиле, спутники делаете».— «Спутники,— буркнул нижнетагилец.— Сидел бы я тут с тобой». После ужина он подобрел и сказал почти умиротворенно: «А теперь это дело надо переспать». Ночью он по­станывал и ругался, не давая Юшкову заснуть, а утром ушел на комбинат. Юшков спустился в холл и позвонил Ирине Сергеевне. Она продиктовала номера четырех вагонов. Пошутила: «Не знаю, как вы будете со мной рассчитываться». «Что-нибудь придумаем»,— сказал он. Она тихонько рассмеялась, отчего его слова стали казать­ся двусмысленными ему самому. Эти четыре вагона явно прибавили ему весу в ее глазах. Он тут же заказал по междугородному автоза­вод, Лебедева.

Ожидая разговора, видел сквозь стекло, как появилась на улице директриса, толкнула дверь и пошла по ковровой дорожке походкой учительницы, входящей в класс. Около администраторши томилась маленькая очередь с чемоданами и портфелями. Директриса кивком головы в золотистом парике поставила всем «примерно» по поведе­нию, подошла к Юшкову: «Утро доброе, Юрий Михайлович, разговор ждете? Все дела, дела? Вы уже четвертый день у нас живете и даже родственницу себе не завели». «Может быть, я как раз жене звоню»,— попытался он попасть ей в тон, несколько озадаченный им. Она шутливо возмутилась: «Какие могут быть жены? У нас в го­стинице все холостяки. Дома вы все женатые, в командировке все холостые!»

Звякнул аппарат. Междугородная соединила с Лебедевым. Юш­ков прочитал номера вагонов. Лебедев записал, сказал: «Что ж, Ми­халыч, начало есть. Когда остальные шесть будут?» Юшков помял­ся. Теперь эти вагоны не казались ему такой уж большой удачей и он не знал, как Лебедев отнесется к нарушению ГОСТа. «Петр Ни­кодимович, в плавке завышен марганец».— «На сколько?» — «На две­надцать соток».— «Ну, ничего,— подумав, сказал Лебедев.— Кашу маслом не испортишь.— И повторил: — Последний вагон должен уй­ти от них не позже двадцатого. Действуй, Михалыч».

Директриса, проходя к своему кабинету, заметила: «Между про­чим, ваша землячка, Юрий Михайлович, приехала».— «С автозаво­да?» — «Нет, с какого-то другого».— «Молодая?» — «Девочка. Хоро­ша, Юрий Михайлович, хороша...» Замолчала, потому что «земляч­ка» прошла мимо них к лестнице. Она была в трикотажной безру­кавке и американских джинсах, вместо чемодана волокла сумку из джинсовой ткани с латинскими белыми буквами «Sport».

Следом за ней Юшков поднялся на третий этаж. Дверь 305-го номера была распахнута. Там лежал на кровати поверх покрывала усатый парень в брюках и свитере. Когда девушка проходила мимо, он присвистнул. Она от неожиданности остановилась и уставилась на него. «Извините, девушка — сказал он.-— Совершенно не могу уп­равлять эмоциями». Она хмыкнула и пошла дальше. Парень позвал Юшкова: «Юра, как дела?» Услышал где-то имя. Все ему было просто.

Он был из московского НИИ, внедрял в мартеновском цехе но­вые приборы. Установка, на которую ставились приборы, часто вы­ходила из строя, и пока цех ее ремонтировал, парень валялся на го­стиничной койке. «Наша система не терпит волюнтаризма. Если цех не торопится внедрять новое — значит, бесполезно стараться. Все должно идти как идет. А мне командировочные идут два шестьде­сят в день, комната отдельная— в Москве живу в одной комнатухе с тещей, женой и пацаном, да и мамочка какая-нибудь нет-нет да и скрасит существование!»

Землячка прошла мимо двери с полотенцем через плечо. «Де­вушка! — остановил ее парень.— Женские душевые на четных этажах! Значит, надо либо подняться, либо опуститься». «Спасибо»,— ска­зала она. Парень пояснил: «А то я первый раз ошибся, попал в жен­скую. Вы, кажется, из Москвы?» «Нет»,—ответила девушка и, ре­шив, что на первый раз информации довольно, ушла.