Корни травы - [9]

—Один?… Молодцом! Гм-м — и что же ты видел?

Вопрос застиг Айвана врасплох.

—Ничего не видел, мэм.

—Ничего не видел? Ничего не видел? Выше голову. И будь осторожен, иначе то, что ты увидишь, ослепит тебя.

Еда застряла у него в горле, словно кляп, все попытки проглотить ее были безуспешны.

—Ты ешь или нет? Ты даже не ешь! То, что ты ищешь, скоро само тебя отыщет. Кажется, ты совсем не проголодался? Где-то поел, да?

—Нет, мэм… — Айван уставился в тарелку.

—Выше голову, бвай! Гуляешь допоздна! Любишь ночь — ночью с тобой может случиться что угодно! Ты слышишь? Запомни мои слова — ночью с тобой может случиться что угодно.

—Да, мэм…

—Хватит сидеть и баловаться с едой. Иди спать — и не забудь помолиться.

Айван встал из-за стола, пробормотал: «Спокойной ночи» и отправился в свой угол, где на низкой деревянной подставке лежал его соломенный тюфяк. Он быстро разделся и облачился в «пижаму» — мешок из-под муки с тремя дырами, возникшими в результате бесчисленных стирок — на большом камне на берегу реки вместо стиральной доски. Мисс Аманда сидела и наблюдала за тем, как он отводит от нее взгляд, словно пес на цепи. Пожалуй, так и следует его воспитывать: выводить из равновесия. Побои только обижают мальчишку и делают враждебным, а вот сдержанная холодность, кажется, его проучила.

Она неподвижно сидела на стуле, сосредоточив взгляд на этой маленькой фигурке, пока Айван быстро и бесшумно готовился ко сну. Звуки ночи — шорох ящериц, ворчание древесных жаб, высокие ноты хора насекомых — беспрепятственно проникали в комнату. Рассматривая его стройное тело — под желтым светом лампы светлое и бархатно-черное в тени, — мисс Аман-да почувствовала, как ее сердце пронзает боль за его сильную, но уязвимую красоту, красоту отрочества. Он был последним из ее близких. Его мать, последний ее ребенок, оставшийся в живых, жила где-то в городе. Единственным доказательством ее существования, не считая Айвана, было несколько писем и редкие денежные переводы. Город, этот далекий и неизвестный мир, отнял у нее четырех сыновей, изрыгнув их в еще более далекие и чуждые миры. Старший, Рафаэль, утонул, когда плыл на пароходе в Англию воевать с немцами. Айзек уехал на Кубу рубить сахарный тростник лет пятьдесят тому назад и с тех пор — ни слуху ни духу. Она знала, что он мертв, упокой Господь его душу. Как-то ночью она проснулась в жаркой тьме холодная от пота, все ее тело набрякло тупой тяжестью. Она почувствовала, что дух Айзека покидает ее. Он тоже отошел, второй сын. Она знала, чувствовала своей кровью и духом, когда уходили жизни, произведенные ею на свет. Она повернулась к стене и стала стонать про себя скорбные песни смерти. Последнее, что ей было известно о Джеймсе, — он сидит в тюрьме. Пожизненное заключение за убийство полубелой суки, на которой он женился. А младшего сына она похоронила сама. Его растерзанное тело привезли домой в горы после того, как его забодали и растоптали быки там, куда он устроился работать гуртовщиком. Единственным утешением было то, что его похоронили как подобает: там, за каменной стеной, ему отвели участок под гигантским хлебным деревом, где лежали тела ее родителей и дедов. Остался один Айван, еще двенадцати лет нет, а уже выказывает семейные черты — неугомонность и страсть к скитаниям. Прости Господи, лучше уж похоронить его рядом с дедами, чем при жизни видеть, как он познает все страхи и ужасы мира. Она поднялась, вздохнула и потушила лампу. И была поражена, увидев, как вместо привычной и уютной темноты комнату наполнил бледный призрачный свет полной лупы.

Сон не шел к Айвану. Он лежал и прислушивался к дыханию бабушки. Сквозь закрытые веки он почувствовал, как погасла лампа. Поверх монотонного гудения насекомых и шороха ящериц он услышал охотничий зов патту, как говорят, птицы дурных предзнаменований. Но он не обращал на ночные звуки никакого внимания. В его ушах звучали эротические ритмы из кафе, и мелодия гипнотически повторялась в его голове. Он даже не чувствовал едкого запаха корней кхас-кхас, которые мисс Аманда когда-то положила в его матрас. В ноздрях стоял тяжелый возбуждающий запах парфюмерии мисс Иды, которая двигалась в такт музыки чувственно и легко, словно легкое каноэ на волнах. В эту ночь в маленьком домишке долго не могли заснуть. Мисс Аманду обуяло безотчетное горе; и хотя она еще не знала, что с Айваном, как и с остальными ее детьми, уже случилось то, чего она больше всего боялась, дух ее был нелегок.

На следующее утро Айван поднялся раньше бабушки. Он тихо оделся, вышел из дома и оказался в окружении ослепительного тропического утра. Трава под его ногами была прохладной и влажной от росы. Светлая дымка, которая скоро рассеется под солнцем, покрывала горы серебряной пеленой. Там, за долиной, в тумане искрилось море. Вокруг дома крохотные разноцветные птички перепархивали с ветки на ветку и щебетали. Айван побежал на кухню, схватил ведро с пшеном и принялся кормить кур, которые выбежали из кустов, — маленькие, крепкие птицы с ярким переливчатым оперением, которые произошли от скрещивания испанских бойцовых птиц с лысоголовой африканской породой, происхождение которой теряется в губине веков. Потом взял мачете и нарезал охапку травы и кустов сатуреи для коз, которых бабушка держала ради мяса и молока. Заглянул в оловянные корыта с водой. Ее оказалось достаточно на весь день. Потом взял корыто с пойлом — сваренные банановые и ямсовые очистки и прочие кухонные отбросы — и отнес под небольшой навес, где на привязи сидела жирная свиноматка с огромным пузом. К тому времени, когда Айван вернулся, все еще посмеиваясь над тем, как свинья хрюкала над похлебкой и пускала слюни, бабушка была уже на ногах. Она стояла в дверях кухни, с улыбкой наблюдая за тем, как внук взбирается по тропинке.