Корни - [4]

А потом Оморо возвращал Кунту в хижину Бинты, чтобы она покормила его. В общем, Кунта почти всегда был совершенно счастлив. Засыпал он или на коленях матери, или в своей кроватке. Бинта наклонялась над ним и пела ему колыбельную:

Веселый мой сынок,

Получивший имя достойного предка,

Однажды станешь ты

Великим охотником или воином,

И папа будет гордиться тобой,

Но я навсегда запомню тебя таким.

Как бы ни любила Бинта мужа и сына, она не могла избавиться от тревоги: по древнему обычаю мужья-мусульмане часто выбирали себе вторых жен, пока первые кормили младенцев. Пока что Оморо не взял себе другой жены. Бинта не хотела его искушать. Она чувствовала: чем скорее Кунта научится ходить, тем лучше, потому что тогда вскармливание закончится.

Поэтому через тринадцать лун[8], как только Кунта начал делать первые неуверенные шаги, Бинта сразу же стала помогать малышу. И очень скоро Кунта начал ходить сам, держась за материнскую руку. Оморо был страшно горд, а Бинта вздохнула с облегчением. Когда Кунта, проголодавшись, начинал плакать, она давала ему не грудь, а маленькую бутыль из тыквы с коровьим молоком, да еще как следует шлепала.

Глава 3

Трижды пролился дождь, и наступило голодное время. Запасы зерна и других сухих продуктов, запасенных со времени последнего урожая, подходили к концу. Мужчины отправились на охоту, но вернулись лишь с несколькими мелкими антилопами, газелью и ослабевшими птицами – в этот сезон солнце палило так безжалостно, что многие источники в саванне пересохли, и крупная дичь перебралась подальше в лес. А ведь именно в это время жителям Джуффуре так нужны были силы для посадки растений для нового урожая. Жены старались растянуть оставшиеся запасы кускуса и риса, разбавляя кашу пресными семенами бамбука и противными на вкус сушеными листьями баобабов. Голодные дни наступили так быстро, что пришлось принести в жертву пять коз и двух волов (больше, чем в прошлый раз) в надежде на то, что Аллах услышит молитвы жителей деревни и спасет их от голода.

Наконец, на раскаленном небе появились тучи, легкий ветерок окреп, а потом, как всегда, неожиданно начались небольшие дожди. Они были теплыми и нежными. Мужчины с мотыгами вышли в поле и сделали в смягчившейся земле длинные, ровные борозды, ожидавшие семян. Мужчины знали, что растения нужно посадить до начала сильных дождей.

Следующие несколько дней женщины не отправлялись на рисовые поля. Каждое утро после завтрака, надев традиционные костюмы из крупных свежих листьев, символизирующие рост и плодородие, они выходили на вспаханные поля. Их голоса, то взмывающие к небу, то почти стихающие, были слышны издалека. Женщины пели молитвы предков, удерживая на голове глиняные горшки с семенами кускуса, земляными орехами и другими культурами. Они просили Аллаха даровать крепкие корни семенам и богатый урожай.

Ступая босыми ногами след в след, женщины с пением трижды обходили каждое поле. Затем они разделялись, и каждая отправлялась к своему мужчине. Мужчина шел вдоль борозды, делая в ней углубления большим пальцем ноги, а женщина сажала семена и присыпала землей своим большим пальцем. Женщины трудились еще больше мужчин: они не только помогали мужьям, но и работали на собственных рисовых полях и огородах, устроенных возле кухонь.

Пока Бинта сажала лук, ямс, тыкву, маниок и горькие томаты, маленький Кунта играл под бдительным присмотром нескольких старых женщин. Бабушки приглядывали за всеми детьми Джуффуре первого кафо[9], даже за теми, кому не было пяти дождей. Мальчики и девочки бегали голыми, как детеныши животных. Некоторые только что начали произносить первые слова. Все, как и Кунта, росли быстро, смеялись и визжали, бегая друг за другом вокруг огромного баобаба, играли в прятки, гоняли собак и кур так, что шерсть и перья летели во все стороны.

Но все дети – даже такие малыши, как Кунта – мгновенно смолкали и успокаивались, как только какая-нибудь из бабушек обещала рассказать сказку. Хотя Кунта не понимал смысла многих слов, он широко раскрытыми глазами следил за рассказчицами, сопровождавшими свои речи жестами и звуками, чтобы дети почувствовали себя в сказке.

Хотя Кунта был еще совсем мал, многие сказки ему уже были знакомы – их рассказывала бабушка Яйса, когда он приходил в ее хижину. Но и он, и его товарищи по играм из первого кафо знали, что лучше всех рассказывает сказки таинственная и странная старая Ньо Бото. Лысая, морщинистая, черная, как закопченное дно горшка, с длинными корнями лимонного сорго[10], свисающими изо рта, словно усы насекомого, почти беззубая (несколько оставшихся у нее зубов приобрели темно-оранжевый цвет от бесчисленных орехов кола, которые она любила сосать), старая Ньо Бото с ворчанием усаживалась на свой низкий стул. Хотя выглядела она сердитой и суровой, дети знали, что Ньо Бото любит их так, словно они – ее собственные. Впрочем, она им так и говорила.

Дети окружали ее, и Ньо Бото ворчливо начинала:

– Расскажу-ка я вам сказку…

– Расскажи! Расскажи! – хором кричали дети, подпрыгивая от радости.

И она начинала – так же, как начинали все сказители мандинго: