Кормовой флаг 'Громобоя' - [2]
Дело в том, что с "Рюрика" списали на берег нескольких человек действительно больных. Наши сказали, что с "Рюрика" побежали крысы. Рюриковцы ответили: как бы у вас на корабле крыса флаг не спустила. Ты помнишь легенду о флаге "Громобоя"?
Прощай! Бьют боевую тревогу. Письмо получишь, если... Бегу на мостик..."
На каждом корабле есть своя легенда. Легенда "Громобоя", которую мичман Свиридов помянул в своем письме, была известна всем на флоте.
Кормовой флаг на "Громобое" - броненосном крейсере первого ранга подняли в первый раз, лишь только, сходя со стапеля, корабль коснулся вод Невы своими винтами. После спуска "Громобой" отвели к заводу Берда у Лоцманского островка для доделок и сборки механизмов. На палубе "Громобоя" вились шланги воздушных молотков. Всюду полыхали красным огнем переносные горны, трещали молотки, трюмы отзывались громовыми раскатами на удары о палубы и переборки тяжелых машинных частей, опускаемых с плавучего крана. А на корме гордо реял огромный (4x9=36 квадратных метров) андреевский флаг, уже закопченный дымом невских заводов. Около флага стоял часовой.
Однажды в октябре, при свежем ветре с моря, флаг "Громобоя" внезапно упал с флагштока и накрыл часового. Случай неслыханный. Когда часовой выпутывался из-под флага, ему показалось, что по палубе юркнула крыса. Часовой принялся собирать флаг, не выпуская из рук винтовку. Флаг бился у него в руках, словно живой. С помощью работавших на корабле заводских мальчишек часовой свернул флаг, вызвал свистком разводящего и доложил о том, что случилось. По телефону вызвали на борт "Громобоя" командира крейсера - корабль уже был укомплектован и командным и рядовым составом. Командир приехал вместе с обер-аудитором корабля. Нарядили формальное следствие. Оно обнаружило, что флаг-фал новый, был завернут на утку флагштока намертво. В месте разрыва флаг-фал, как показало следствие, не имел стёртостей, а был как будто обрезан. Часовой показал, что будто бы видел крысу.
Сняли флагшток и узнали по запаху, что блок на его конце смазан щедро салом. Все объяснилось естественно: голодная крыса забралась с берега на пустой корабль - не нашла ничего съестного, по веревке (крысы на это мастера) забралась к блоку и перегрызла фал. Так и записали. Часового винить не приходилось. Он поступил во всем согласно уставу.
Флаг подняли на новом фале. Часовой сменился.
К вечеру того же дня ветер усилился. Нева вздулась до пяти футов. Население столицы извещалось об опасности наводнения пушечными выстрелами из Галерной гавани. Часовой у флага "Громобоя" стоял под секущим дождем в макферлане, с накинутым на голову капюшоном. Намокший флаг отяжелел и громко хлопал над головой часового, вторя пушечному грому. Ветер метался и громыхал крышами завода. Налетел шквал, флаг развернулся, краем задел часового, сбил его с ног и перекинул за борт.
- Человек за бортом! - крикнули впервые на "Громобое".
На счастье, мимо шел портовый катер. Он подобрал матроса. Его доставили в приемный покой без чувств, но в окоченевшей руке он крепко сжимал винтовку.
- Вот какой у нас строгий флаг! - прибавляли старые матросы "Громобоя", рассказывая новичкам об этом дне. - За нашим флагом нужен глаз да глаз!
В последней гулянке на берегу перед нынешним походом немало "фонарей" громобойцы наставили матросам с "Рюрика", и драка начиналась именно из-за пресловутых крыс. Младший сигнальщик с "Громобоя" Цветков у стойки бара не остерегся, сказав:
- Плохо у вас на "Рюрике" - грызуны на берег побежали...
Сигнальщик с "Рюрика" Смыков, друг и приятель Цветкова, вспыхнул и ответил:
- Глядите сами у себя, как бы у вас на "Громобое" какая крыса флаг не спустила!
Цветков отскочил и поднес к носу друга кулак. Гомон в баре, набитом до отказа матросами, стих. Слово за слово, началась драка, потом общая свалка. Вызывали из экипажа команду с винтовками - разнимать.
Одни за драку винили Цветкова - он первый обидел приятеля. Другие говорили, что и Цветков прав - полез в драку за свой флаг. "На "Громобое" флаг строгий!" - это знали на флоте.
...Мичман Свиридов вернулся в каюту и продолжал письмо:
"...Тревога была пробная. Все сошло хорошо. Команда наша работала лихо. Корабли по сигналу адмирала повернули все вдруг. "Громобой" повернул "на пятке". Молодец! "Рюрик" - наша беда. Ты его не видела? Это старый рангоутный корабль, построенный в то время, когда еще не хотели расставаться с милыми парусами и думали, что выгодно ходить (экономия угля) и под парусами, подвинчивая машиной когда нужно. На "Рюрике" полное снаряжение парусного фрегата: ванты, реи, такелаж. В первом же серьезном бою противник собьет всю эту муру: мачты, снасти, реи обрушатся на палубу, загромоздят ее - негде будет повернуться. И по ходу "Рюрик" отстает от нас. Понимаешь сама, что будет в бою!
Я спросил сигнальщика Цветкова: "Бежали крысы с "Рюрика"? - "Никак нет, ваше благородие. Все это одно суеверие..." - "А сам ты о крысах как полагаешь?" - "Да что, ваше благородие, мы, конечно, стариков уважаем, только не к месту и не ко времени они вспомнили про тот случай. Думаю, что тогда фал был просто со слабиной, ветер шквалистый - фал и оборвало. Никакой крысы и не было - помстилось часовому. Не та крыса страшна, что в помойке роется, а та, что в грудях у человека живет. У нас на флоте с крысой в груди людей почти и нет". Правда, замечательно сказано? А ведь с виду простой. "Ну, - спрашиваю, - а у нас на "Громобое" есть?" - "А вот она, наша крыса, ваше благородие, извольте посмотреть!" Я взглянул, куда он указывал, и увидел нашего баталера Сарыкова. Он шел вдоль левого фальшборта, у сеток, и, представь, себе, у меня по спине пробежал мороз: он шел явно не за делом, какими-то трусливыми перебежками, вытянув голову, поводя носом. "Крыса! - подумал я. - Да, это крыса!" Меня предупреждали насчет Сарыкова: ябедник, наушник, сплетник, вор. Что вор - должность такая: пайки раздает. Баталера редко любят на корабле.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
1918 год. В Советской России – голод и разруха. Рабочие Мурманской железной дороги отправляют на далекий юго-восток, в Самарские степи, экспедицию за хлебом. «Комиссар» экспедиции, токарь Граев, берет с собой сына-подростка Марка. На одном из полустанков к «хлебному поезду» прибивается отставшая от своего эшелона девочка-дворянка Аня Гай. Множество опасных приключений ждут «мурманцев» на двухтысячеверстном пути…*В FB2-файле полностью сохранена орфография бумажного издания 1925 года*.
Рассказы Сергея Григорьева «Московские факиры», «Новая страна» и «Гибель Британии» были напечатаны в начале 1926 года в журнале «Всемирный следопыт». В том же году в издательстве «ЗиФ» тексты этих рассказов объединили в повесть, которую издали отдельной книгой под названием «Гибель Британии»....Конец XX века. Капиталистический мир задыхается в тисках жесточайшего экономического кризиса. Британия стоит на грани социальной революции. Американский репортер Бэрд Ли и британец Лонг Ро отправляются в Москву, чтобы своими глазами увидеть чудеса коммунистической Новой Страны..
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.