Коридоры власти - [101]

Мы оба говорили откровенно, без опаски, как случайные попутчики на корабле. Дэвид сидел очень элегантный, в превосходно сшитом костюме, в шелковой сорочке, в башмаках на заказ – и качал головой, и смотрел на меня добрыми печальными глазами. Я вдруг подумал: а ведь он не объяснил мне, даже не намекнул, почему он так добивался сегодня встречи с Роджером.

Мы приехали на Лорд-Норт-стрит около половины десятого, Роджер и Кэро еще сидели в столовой. В этой самой столовой почти три года назад Роджер устроил Рубину форменный допрос. Как и в тот вечер, Рубин церемонно склонился над рукой Кэро, назвав ее «леди Кэролайн», церемонно поздоровался с Роджером. Как и в тот вечер, Роджер пустил по кругу графин.

Рубина усадили по правую руку от Кэро, он охотно пил портвейн, но не спешил начинать разговор. Кэро поглядела через стол на Роджера – он молча, нетерпеливо ждал. Но у Кэро выдержки хватало. Она готова была без конца перебрасываться с Рубином звонкими и пустыми светскими фразами. Как он завтра полетит? Любит ли он летать? Или так же терпеть не может, как и она? Ее охватывает ужас всякий раз, как ее брат Сэммикинс летит куда-нибудь, говорила она, прикидываясь отчаянной трусихой. Все четверо ждали, когда же начнется настоящий разговор. Наконец Роджер не выдержал.

– Итак? – сказал он грубо, глядя на Рубина в упор.

– Да, господин министр? – словно бы удивленно отозвался Дэвид Рубин.

– Мне казалось, вы хотели мне что-то сказать.

– Вы располагаете временем? – загадочно спросил Рубин.

Роджер кивнул. Ко всеобщему изумлению, Рубин начал длинно, сложно и подробно излагать теорию игр в применении к атомной стратегии. Иные сверх меры все упрощают – тут было сверхусложнение, доведенное до зауми. Послушав минуту-другую, Роджер прервал:

– Не знаю, что вас ко мне привело, но только не это.

Рубин посмотрел на него строго, ласково и огорченно. Внезапно он отбросил свои непостижимые ухищрения и стал прямолинеен до грубости.

– Я пришел сказать вам: бросайте все это, пока не поздно. Иначе сломите себе шею.

– Что бросать?

– Ваши нынешние планы, или замыслы, или как вы там это называете. Вам не на что надеяться.

– Вы так думаете? – спросил Роджер.

– Иначе зачем бы я пришел? – И тут Рубин снова заговорил спокойно и рассудительно. – Выслушайте меня. Я не сразу решился вмешаться. Только потому, что мы вас уважаем…

– Мы слушаем, – сказала Кэро. Сказала не из вежливости, не затем, чтобы ободрить Рубина, но с неподдельным вниманием и интересом.

У Роджера и Рубина лица были непроницаемые. Стало так тихо, что слышно было бы, как муха пролетит… Они до известной степени симпатизировали друг другу, но сейчас это было не в счет. Сейчас между ними было нечто более значительное, чем приязнь или неприязнь, даже чем доверие или недоверие. Оба остро ощущали значение минуты, значение назревающих событий.

– Прежде всего, – сказал Рубин, – позвольте мне объяснить мою позицию. Все, что вы собирались предпринять, весьма разумно. Все это правильно. Всякий, кто живет с открытыми глазами, понимает, что это правильно. Можно предвидеть, что в ближайшем будущем только две державы будут владеть атомным оружием. Это Америка и Россия. Ваша страна не может с ними тягаться. С точки зрения экономической и военной, чем раньше вы выйдете из игры, тем лучше… Это бесспорно.

– Вы уже говорили нам это в этой самой комнате несколько лет назад, – сказал Роджер.

– Более того, – продолжал Рубин, – мы постараемся, чтобы вы вышли из игры. Наша мысль работает в том направлении, чтобы предельно ограничить круг держав, владеющих этим оружием. Иными словами, оно будет только в наших руках и в руках Советов. Это тоже правильно. Могу предсказать, что в самое ближайшее время на вас будет оказан некоторый нажим с нашей стороны.

– Вы говорите это в других выражениях и по несколько иным причинам, – заговорил Роджер, которого слова Рубина, казалось, и не возмутили и не убедили. – Но то же самое говорил и я и пытался претворить свои слова в дело.

– Это вам не удастся. – Голос Рубина стал жестким: – И вы должны бросить все это немедленно.

Наступило молчание. Потом Роджер спросил самым простодушным тоном:

– Почему?

Рубин пожал плечами, широко развел руками.

– Я ученый. Вы политик. И вы задаете мне такой вопрос.

– А все-таки я хотел бы услышать ответ.

– Неужели я должен вам объяснять, что можно представить себе действия совершенно правильные – и, однако, совершенно неосуществимые? И вовсе не важно, что они правильные. Важно другое: как это делается, кем и самое главное – когда.

– Как вы правильно заметили, эти принципы мне знакомы. А теперь я хотел бы услышать, что именно вы знаете.

Рубин опустил глаза.

– Не то чтобы знаю, но – подозреваю. Иностранец иной раз улавливает знаки, которым вы не придали бы особого значения. Мне кажется, вы плывете против течения. Ваши коллеги в этом не признаются, но, если вы заплывете слишком далеко, они не смогут сохранить вам верность – так? С вашего позволения, они не дураки, – продолжал Рубин. – Они видели, что вам приходилось брать с бою каждый шаг. Каждая мелочь давалась вам на десять, на двадцать, порой на пятьдесят процентов труднее, чем вы рассчитывали. Вы знаете это лучше всех нас. И Льюис знает. (На мгновенье я перехватил его взгляд из-под опущенных век – в нем светились Weltschmerz