Коридор огней меж двух зеркал (Повесть вторая) - [7]

Она поставила наконец стакан на стол. Ветер резкими порывами взлохматил ивы.

- Будет гроза, - сказал Питер. Усмехнулся: - Вовсе там, где нужно наоборот. Пойдем в дом. Да и ехать мне уже пора, - добавил поспешно. - У меня сегодня очень насыщенный день. Очень.

А может, действительно все проще. Мне ведь всегда приходилось уезжать, и она просто никогда не видела и не знает, какой я бываю, когда идет работа. И значит, когда все это, мною затеянное, чем-нибудь да кончится, все, что так вдруг пошло у нас наперекосяк, тоже встанет на свои места? А? Черта с два - вдруг... Сорок пять минут, которые у него были для передышки, истекли.

- Да, мне пора, - повторил он. - Поцелуй Марту, ну и этого оболтуса тоже. И Черноглазку, когда она проснется. И относительно нее делай, пожалуйста, как я велел. Так. Ну, меня, возможно, не будет несколько дней...

Он тщательно надел заранее подготовленный пиджак и сошел по лесенке в гараж.

- Вы проживете долгую и счастливую жизнь.

"Да? - подумал Питер. - И за каким же мне это дьяволом, хотел бы я знать?" Вслух он сказал:

- Вы щедрый человек, док. Ваши рецепты великолепно звучат. А о рекомендациях целительно уже только думать.

- Да. Ха. Ха, ха, ха, - речитативом сказал врач.

(Йозеф Боль, общее обследование и профилактика, вызов - прочерк, код - прочерк, Сиреневая, блок 81-А, Хальдбад, практику оставил четыре года назад; последнее - решающий аргумент. Питер представил себе, как он взялся за нижнюю губу, придающую ему сходство с добрым, ироническим верблюдом).

- Да, я понимаю, - сказал врач. - Я понимаю вас. И тем не менее. Постарайтесь, пожалуйста, в течение трех недель, ну хотя бы двух, проникнуться искренней заботой о своем организме. Дышать горным воздухом. Играть со старичками в крикет. Ни о чем не думать. Все эти телешарады, "умный круг", газеты, сенсации...

- Я не читаю газет, док.

- А вот это похвально. С медицинской точки зрения - очень, очень похвально... Ну и, разумеется, никаких перепрыгиваний часовых поясов, никаких перегрузок... А? Что вы сказали?

Горный воздух. Неделю назад я наглотался его вдосталь. Боже, всего неделю. Шесть дней.

Питер осторожно застегнул пиджак на одну пуговицу, осторожно повел плечами. Вышел из-за ширмы, китайской, кажется, подлинной, где одевался.

- Я говорю, что мне все у вас нравится. Очень как-то уютно. По-домашнему. Мне представлялось, что в наше время такого уже не бывает.

- Что вы. Мы вечны. Как вечны вы, не выполняющие наших назначений.

- Док, мне чертовски неловко, что я потревожил вас. Но я не знал. Всевышний свидетель - не знал. Мне давным-давно порекомендовали вас, и теперь вот... а вы уже не практикуете. Зато я обязуюсь быть послушным.

Иронический верблюд собрал лоб в морщины.

- Честное слово.

- Угу. Понятно. Хорошо. Безусловно верю. - Доктор отвернулся, и Питеру сделалась видна одна спина его в вязаной растянутой кофте, которая болталась, как на вешалке, и седые лохмы вокруг желтой костяной лысины. - А приступы... ваши приступы не должны повториться. По-видимому, они есть результат переутомления. Я тут вам кое-что... дам. Вот, по капсуле через два дня на третий. Если и пропустите ничего страшного, только примите сразу же следующую.

И провожая, у самой портьеры, тяжелой и пыльной:

- А вы знаете, ведь так вот ошибаются... не вы один. Люди помнят старого Боля, да. Ко мне, знаете, в свое время откуда только не... помнят, помнят старого Боля...

Под его бормотание Питер сердечно простился. По выходе из опрятного 81-А, окруженного не менее опрятным садом, он сделался, как сказано классиком, беднее - в его случае на девяносто еврасов, которые доктор Боль долго считал, переводя в экю и обратно. По старой же, видно, памяти, доктор драл. Ладно. Питер хотел здесь же бросить склеенные красивой стопкой бюксики с желтыми гранулами, но решил, что это будет нехорошо, и выпустил в окно машины порхнувший пакетик, только порядочно отъехав.

Ну, вот и все, Пити. Хватит отлынивать. Пора.

В эту секунду его машина взорвалась.

Импульс не нашел реципиента и вернулся. Оператор глянул на помощника, сидевшего рядом, на втором откидном стульчике у пульта. Потом оба они, не сговариваясь, повернулись к задней стенке фургона, где за непроницаемой переборкой - они знали - утопал в реабилитационном кресле донор со шлемом на голове. У оператора руки чесались послать повторный импульс, но этого делать было нельзя. И без того донор очнется не раньше, чем через полчаса.

- Ты что-нибудь понимаешь? - спросил оператор у своего помощника.

- Одно из двух: или я действительно редкий осел, или наш пациент - фу-фу, испарился.

- А что, очень может быть.

- Первое или второе? - сейчас же спросил помощник. Оператор хлопнул его по плечу, они засмеялись.

- В обоих случаях нечего тут стоять. Марти! - крикнул в кабину, Марти, опять ты дрых? Поехали!

- Надо доложить, - сказал помощник.

- Погоди, этот очухается, может, чего расскажет.

- Что он может рассказать? Куча хлама.

- Это верно. Но исключительно дорогая куча исключительно дорогого хлама.

- Уже нет.

- Вот как?

- Точно тебе говорю.

Обшарпанный фургон мягко тронулся, унося на одном боку название и рекламу фирмы-производителя дешевой пищи для бедных, а на другом картинку стартующего мини-челнока и девиз: "Это еще не лифт, но очень похоже!" Впрочем, изображений на космическую тему повсюду хватало, скорее бы бросилось в глаза отсутствие такового. Символ эпохи.