Минуя песколовки, Виннер направился к блоку первичных отстойников. «Кому и зачем это нужно? — думал он, шагая по шершавым бетонным плитам. — Ведь не только же из-за того, что повысилась активность ила на два процента, расплодили эту мерзость по всей станции? А может быть, это только для него два процента, а для других — тысячи марок? Темный лес».
Виннер помнил, как несколько лет назад печатали в газетах, что в активном иле аэротенков среди микроскопических коловраток и сувоек обнаружили эти крестики, тогда еще маленькие, с палец, не больше — новая форма жизни! Сосиски Неттлингера! Но на эти заметки мало кто обратил внимание по той простой причине, что многим было абсолютно неинтересно читать о каких-то там слизняках, появившихся в городских нечистотах. И в течение последующих лет о сосуществовании «сосисок» Неттлингера, или как их стали называть — халли, знали только те, кто имел хотя бы какое-нибудь отношение к очистной станции. Халли же, найдя благоприятную среду в стоках города, бурно развились. Затем случай с Куртом…
Виннер подошел к кромке крайнего отстойника. Всегда спокойная его поверхность теперь кипела. «Что это они?» — с беспокойством подумал он. Халли метались стаями, выныривая из глубины и глиссируя по поверхности, выпрямив в стороны сосиски-обрубки. У передней стенки отстойника они круто уходили под воду, издавая при этом резкое, как выдох, «х…ха!» Отстойник был похож на громадную ленту транспортера.
Неожиданно халли всплыли и замерли. Никогда еще Виннеру не приходилось видеть такое: четыреста пятьдесят квадратных метров отстойника сплошь покрылись коричневыми крестами. Некоторые, наиболее крупные, достигали метра в поперечнике.
Виннеру много раз приходилось наблюдать за халли, но так близко и долго он рассматривал их впервые. До чего же мерзкое зрелище! Четыре коричневых обрубка, похожие на сосиски, соединены вместе в одном конце, образуя что-то вроде пучка. Ни туловища, ни головы, ни глаз. Присмотревшись, Виннер обнаружил, что всех халли покрыты редкими белесыми волосами.
Виннера слегка замутило, как в первые дни работы на станции. С непонятным озлоблением он подошел к ближайшему пожарному щиту и снял багор. С багром, как с копьем наперевес, Виннер прошел вдоль передних торцов всех восьми отстойников. То же самое и здесь. Сколько их, тысячи, десятки тысяч!
Виннер остановился у последнего отстойника, и в это время начался гул. Такое впечатление, будто заработало под землею десяток мощных трансформаторов. Халли гудели глухо, с сухим потрескиванием.
Виннер нагнулся над отстойником и опустил багор. Если бы его в этот момент спросили, зачем он это делает, вряд ли он смог бы ответить. Он подцепил одного халли на крюк и, подтащив к стенке, стал поднимать. Тот никак не реагировал, все еще находясь в каком-то оцепенении, будто одеревенев. И только когда Виннеру оставалось перетащить его через бордюрный камень, он ожил. «X…ха!»… И Виннер не понял, что произошло. Треск, вспышка, плеск воды.
Виннер посмотрел вниз — на поверхности отстойника ни одного халли, только дробятся друг о друга концентрические окружности. Он обошел все отстойники — пусты. Подошел к щиту, чтобы повесить багор, и только сейчас заметил, что тот стал короче, присмотрелся — металлический наконечник был срезан, словно автогеном, и от него все еще шел пар.
Виннер торопливо зашагал к административному блоку, но не успел дойти до переходного мостика, как что-то привлекло его внимание. Он шел боком к зданию решеток, но тем не менее заметил некоторую странность в освещении окон: свет колебался и был так слаб, словно там жгли спички, а не горели лампы по триста ватт. «Сейчас замкнет», — подумал Виннер, как свет погас на всей территории очистной станции, только в окнах здания решеток колебались красные блики. Сейчас заработает аварийная дизельная электростанция, снова подумал Виннер, но аварийное освещение не включалось.
Постояв с минуту, пока глаза привыкли к темноте, Виннер пошел дальше, но шум за спиною заставил его обернуться… Здание решеток сыпало искрами и, деформируясь, заваливалось на песколовки.
Шварцман вскочил с дивана, комкая ногами газету: в ванной пронзительно и коротко закричала жена. В несколько прыжков он подскочил к двери и дернул за ручку. Заперто. Что за глупая привычка — закрываться в ванной! «Что у тебя, Берта, обожглась?» Тишина. Из-под двери полилась вода, тапочки сразу промокли. «Берта! Берта!» — Шварцман рванул за ручку, защелка сорвалась, и он чуть не упал на скользком паркете. Поднял глаза… В пустой ванне голая жена… Искаженное в предсмертном крике лицо… Сбоку ванны овальная дыра величиной с тарелку. Через нее льется красная вода.
Фрау Каумиц проснулась в кресле, услышав какой-то шорох в туалете. Вероятно, опять заперла там кошку. Встала. В комнате уже темно. Включила верхний свет. Пошла в ненатянутых чулках в коридор. Включила свет в туалете. Открыла дверь. «Кис-кис» — кошки нет. Хотела уходить, как увидела что-то в унитазе, подняла деревянную крышку, и оттуда брызнуло ей в лицо, как из водяного детского пистолета. «Х…ха!» Ни боли, ни страха она не почувствовала.
