Коричневая трагедия - [7]
Но вот наступила страшная ночь с 21 на 22 июня, когда «самоубийства» и «несчастные случаи» так и посыпались.
Г-н Штеллинг, бывший министр-социалист Мекленбурга, утонул в Финов-канале, его труп нашли в зашитом мешке. При таких обстоятельствах как-то неловко говорить о самоубийстве — нацистские газеты списали все на несчастный случай.
Г-да фон Эссен и Ассман, члены республиканского Рейхсбаннера[8], скончались в больнице. Предварительно им буквально переломали кости дубинками. «Пьяная драка» — сообщили нацистские газеты.
В ту ночь еще одиннадцать человек исчезли из дома неведомо куда. С тех пор никто нигде и словом о них не обмолвился.
Видимо, все почему-то внезапно ударились в бега.
А несчастная семья Шмаус пала жертвой еще более загадочной эпидемии. Муж, жена, их сын и невестка умерли одномоментно; причины смерти разные — пуля, веревка и дубинка — все три признаны властями естественными. Вдобавок ко всему еще и дом их сам собою загорелся и сгорел дотла, так что полиции и освидетельствовать было нечего.
Официальная версия такова:
Вечером 21 июня секретаря социалистического профсоюза Шмауса, подозревавшегося в незаконном хранении оружия, навестила штурмовая группа. Самого Шмауса дома не оказалось, а его сын, с пистолетом в руках, попытался воспрепятствовать обыску. Он серьезно ранил троих штурмовиков, забаррикадировался в доме и покончил с собой. Во время перестрелки был случайно убит зять Шмауса Раковский.
Штурмовики удалились, а позже, ночью, вернулся сам Шмаус-старший и в отчаянии повесился, а предварительно поджег дом.
Г-жа Шмаус, единственный оставшийся в живых член семейства, умерла от горя… три дня спустя. В Третьем рейхе чахнут быстро.
Вот и все.
Ну а неофициальная версия звучит иначе. Я привожу ее как противоположность первой, без комментариев.
Нацисты решили покончить с Шмаусом, который был душой рабочего сопротивления в Кёпенике. Днем 21 июня штурмовики дважды появлялись у дверей его дома. Но Шмауса успели предупредить, он ушел и вернулся домой только к ночи, уверенный, что до завтра никто за ним уже не придет и он может спокойно лечь спать.
Но в одиннадцать часов вечера штурмовики вернулись и привели с собой заложника, рабочего-коммуниста Раковского, зятя Шмауса. Раковского заставляют окликнуть тестя. Тот, на свою беду, открывает дверь. Нацисты с дубинками врываются в дом. Г-жа Шмаус кричит от страха, ее избивают.
Сын Шмауса стоял, забившись в угол, пока не увидел, как издеваются над его старой матерью. В бешенстве он хватает пистолет, направляет на штурмовиков и тут же сам падает, изрешеченный пулями.
Дальше происходит что-то чудовищное. Убогую хижину сотрясают выстрелы и крики, Шмауса-отца нацисты вешают прямо над трупом сына. Зятя расстреливают у дверей, поджигают дом — трухлявые доски плохо горят, а еле дышащую г-жу Шмаус тащат в городскую тюрьму, где она умрет три дня спустя.
Примечательная подробность: штурмовики прихватывают с собой еще с десяток сбежавшихся на шум соседей. Ведь для громил нет ничего неприятнее, чем согласные показания свидетелей их зверств. Вот почему, помимо ставших жертвами «несчастных случаев» Штеллинга, Ассмана, фон Эссена и семьи «самоубийц» Шмаусов, в ту ночь таинственным образом исчезло еще несколько человек.
Восемнадцать умерших и пропавших без вести за несколько часов в одном предместье — такое не может пройти бесследно. Что бы ни было причиной этих трагических событий, люди должны были еще долго о них говорить. Должна была появиться какая-нибудь жуткая, фантастическая легенда, какие легко зарождаются в простонародье.
Я поехал в Кёпеник, чтобы собрать любые, пусть даже самые слабые отголоски трагедии 21 июня. Мне шепнули на ухо название улицы и номер дома, где жил Штеллинг, бывший мекленбургский министр, чье зашитое в мешок тело нашли в Финов-канале. Шмаусы, кажется, жили где-то поблизости, но, где точно, никто не знал. Или, может быть, не смел сказать (позднее я понял причины этого страха).
С Потсдамского вокзала туда час с четвертью езды по надземке. И чем дальше продвигаешься на юго-запад огромного города, тем больше щемит душу странное чувство, возникающее от удручающего запустения. В Нойкёльне еще бурлит рабочий люд, придающий ему видимость жизни. Трептов уже полумертв; потрескавшиеся за четыре года простоя заводские здания высятся на пустырях и скалятся голыми балками, как выброшенные на берег остовы усатых китов.
На огромном кладбище в Баум-Шуленвеге народу довольно много, но мертвых тут все-таки больше, чем живых. Дальше идут еловые посадки и многоэтажные бараки для безработных — темная хвоя и мрачные казармы. Потом горы песка, тесные типовые застройки, убогие домишки, кучи отбросов, стык городской и сельской зоны, смесь городской и сельской грязи.
Вот, наконец, и Кёпеник.
…Дом на респектабельной Гросс-Дальвитцерштрассе, в котором жил Штеллинг. Консьержей в немецких домах обычно не бывает. У дверей подъезда табличка с именами жильцов и звонками в каждую квартиру.
Имени пропавшего на табличке, конечно, нет. Захожу, поднимаюсь по лестнице. Навстречу спускается жилец. Спрашиваю у него:
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.
Следом в разделе художественной прозы — рассказ американского писателя, выходца из индейской резервации Шермана Алекси (1966) «Потому что мой отец всегда говорил: я — единственный индеец, который видел своими глазами, как Джимми Хендрикс играл в Вудстоке „Звездно-полосатый флаг“». «Чем же эта интерпретация гимна так потрясла американцев?», — задается вопросом переводчица и автор вступления Светлана Силакова. И отвечает: «Хендрикс без единого слова, просто сыграв на гитаре, превратил государственный гимн в обличение вьетнамской войны».Но рассказ, не про это, вернее, не только про это.
Номер открывается романом австрийского прозаика и драматурга Эдена фон Хорвата (1901–1938) «Юность без Бога» в переводе Ирины Дембо. Главный герой, школьный учитель, вывозит свой класс на военизированный недельный слет на лоне природы. Размеренный распорядок дня в палаточном лагере нарушает загадочная гибель одного из учеников. Полиция идет по ложному следу, но учитель, чувствуя себя косвенным виновником преступления, начинает собственное расследование. А происходит действие романа в условной стране, где «по улицам маршировали девушки в поисках пропавших летчиков, юноши, желающие всем неграм смерти, и родители, верящие вранью на транспарантах.
В рубрике «Статьи, эссе» — статья филолога Веры Котелевской «Блудный сын модернизма», посвященная совсем недавней и первой публикации на русском языке (спустя более чем полувека после выхода книги в свет) романа немецкого классика модернизма Ханса Хенни Янна (1894–1959) «Река без берегов», переведенного и прокомментированного Татьяной Баскаковой.В рубрике «Интервью» два американских писателя, Дженнифер Иган и Джордж Сондерс, снискавших известность на поприще футуристической социальной фантастики, делятся профессиональным опытом.
Далее — Литературный гид «Странствующий по миру рыцарь. К 400-летию со дня смерти Сервантеса».После краткого, но содержательного вступления литературоведа и переводчицы Ирины Ершовой «Пути славы хитроумного идальго» — пять писем самого Сервантеса в переводе Маргариты Смирновой, Екатерины Трубиной и Н. М. Любимова. «При всей своей скудости, — говорится в заметке И. Ершовой, — этот эпистолярий в полной мере демонстрирует обе составляющие постоянных забот писателя на протяжении всей его жизни — литературное творчество и заработки».Затем — «Завещание Дон Кихота», стихи другого классика испанской литературы Франсиско де Кеведо (1580–1645) в переводе М. Корнеева.Романтическая миниатюра известного представителя испаноамериканского модернизма, никарагуанского писателя и дипломата Рубена Дарио (1867–1916) с красноречивыми инициалами «Д.