Корень нации. Записки русофила - [229]

Царь есть особа священная, «особливо связанная с Богом», то именно это свойство его является «источником его чрезвычайных полномочий, а также основою чрезвычайных ТРЕБОВАНИЙ, предъявляемых к нему, его чрезвычайных ОБЯЗАННОСТЕЙ и его чрезвычайной ОТВЕТСТВЕННОСТИ» (с. 474).

Монархическое правосознание, по Ильину, склонно к СЕМЕЙСТВЕННОМУ созерцанию государства и к ОТЕЧЕСКОМУ осмысливанию верховной государственной власти. «Где-то в самых корнях своих монархическое правосознание ПАТРИАРХАЛЬНО, «фамилиарно», «оно склонно переносить строй семьи в государство, а строй монархии в семью» (с. 479). Маркс и Энгельс, как известно, ратовали за отмену семьи. Октябрьская революция, помимо немедленного установления коммунизма (переименованного позже в «военный коммунизм»), выступала и за отмену семьи. Троцкий, как последовательный революционер, в середине 30-х годов в своей книжке «Преданная революция» обвинял Сталина и за «реставрацию» семьи, этого, по его мнению, средневекового реликта. Коммунисты лишь наиболее решительно претворяли в жизнь требования масонов. Сегодня, по инициативе мировой закулисы в некогда христианском мире идет быстрое уничтожение семьи: через разврат, промискуитет, пропаганду содомии, абортов, феминизм, гедонистическое отношение к жизни. Творцы катастроф стремятся сделать необратимым все, включая уничтожение монархии, уничтожение семьи, авторитета, порядка и нравственности. Теперь глобалисты приступили и к уничтожению государства, даже республиканского. Республика в их планах была лишь мостиком, переходным периодом к глобальному информационно-сотовому обществу – к Сети.

Важное и устойчивое отличие монархического правосознания – это культура РАНГА в человеческих отношениях. «Ранг есть прежде всего вопрос КАЧЕСТВА, и притом подлинного качества…» (с. 480). Великая воспитательная сила монастыря, армии, школы и монархии в сообщении человеку умения ставить себя перед лицо Божие и измерять свое несовершенство – Его совершенством, что сообщает душе смирение, трезвение, свободу от зависти и интриги. Ильин пишет: «Люди от природы и в духе – не равны друг другу, и уравнять их никогда не удастся» (с. 482). И далее: «монархическое правосознание склоняется к признанию того, что люди… РАЗНОКАЧЕСТВЕННЫ, РАЗНОЦЕННЫ и потому, естественно, должны быть НЕ РАВНЫ В СВОИХ ПРАВАХ» (с. 483). Самое наглядное свидетельство духовного неравенства людей в нашей повседневной жизни – это деление на тех, кто ругается матом или даже разговаривает матом, и тех, кто воздерживается от сатанинской лексики. Замечено, что употребление словесных нечистот как бы сигнализирует, что субъект дерзок, ему море по колено, что моральные требования не для него. Недаром современные демократы в России так рьяно насаждают матерщину в литературе, на сцене, в кино и на телевидении. И первым в насаждении уравнивающего всех мата является официальное лицо, представитель государства, республиканец, министр (в настоящее время – полуминистр) Швыдкой. Одновыременно деятели антимонархической культуры лакействуют перед криминалитетом, занявшим кресла депутатов, губернаторов и мэров, пришедших во власть. Им Сорокины и ерофеевы создают привычную атмосферу. Демократическая республика «по фене ботает».

Монархическое правосознание указывает на «необоснованность и опасность всеобщего избирательного права, ввиду обилия необразованных и глупых людей («олухов», по выражению Карлейля)» (с. 485). Тем более что даже многие образованные и внешне неглупые люди нередко голосуют, как идиоты: например, при утверждении в Верховном Совете так называемой «Декларации независимости России» от России в июне 1990 года (как будто СССР – это не историческая Россия) или при санкции на расчленение великой страны в декабре 1991 г. Ильин напоминет, что французское парламентское голосование 1875 г. предпочло республиканский строй монархическому большинством в один голос. И до сих пор Франция является республикой в соответствии с голосованием в парламенте в 1875 г. Это лишний раз говорит о том, что никакое представительство, никакой парламент ничего не решают, а решают закулисные силы, теневая власть.

Монархическому правосознанию свойствен также консервативный уклон. Монархия имеет свои традиции, на которых она стоит, которыми дорожит и от которых неохотно отступает. «Эта склонность БЕРЕЧЬ НАЛИЧНОЕ, опасаться неизвестного нового, взвешивать его всесторонне и отклонять его, обусловлена, конечно, религиозными, родовыми и ранговыми основами монархического правосознания» (с. 488). Республиканское правосознание, наоборот, только и озабочено новшествами. Вскоре после революционных беспорядков, в декабре 1906 г., премьер Столыпин предложил Государю отменить черту оседлости для иудеев, установленную Екатериной Второй, и принять закон «О еврейском равноправии». Мнение Столыпина поддерживали, как свидетельсвует Коковцев, все министры, люди благонамеренные, полагавшие, что этой реформой можно будет умиротвормить революционный этнос. Один Царь встал поперек не только мнений либеральной общественности, но даже – министров-монархистов. Он сказал: «Не мне отменять то, что не отменил ни один мой предшественник» (