Корделаки - [41]
– Ах, ты ж! – всполошился Куницын. – Это ж она в старый дом повезла его! Увидит – не поймёт! Ах, я ж, пень трухлявый! Душа моя, поезжай с Пафнутьичем в город. В город, в город! Там все соберёмся. А я её, голубку, нагоню. Объясню всё. Эх, надо было раньше! Самому!
– Пашенька! Да как же ты за ней сам-то? Уж давай вместе, карета-то одна! – разумно говорила Куницына.
– Нечего тебе там делать, душа моя. Поезжай. Мне бы лошадь какую? – обратился Павел Семёнович к служителю. – Фаэтон? Золотом плачу. Седлай хоть кого!
– Смилуйся, барин! Где ж взять-то? Это ж всё гостей кони, никак нельзя!
– А ты, братец, мне егойного коня дай! Второго-то, не было, говорите. А первый-то, есть, видать! Вот его и давай!
– Да, как же ж это, барин? Чужого коня? Да меня ж в околоток сведут. Это ж грабёж!
– Сам с хозяином разберусь, тебе ничего не выйдет, обещаю! – Куницын сыпал монеты в подставленную горсть конюха. – Графа Корделаки коня давай. Вот тебе такая фамилия! Давай, родной!
И он, совсем по-молодому вскочив на подведённого ему коня, вихрем умчался во тьму.
– Чумной, – спокойно резюмировала его оставшаяся половина. – Всегда таким был. За что и люблю. Давайте, голубки, и моего Пафнутьича разыщите. Уж мы с ним потихоньку потрусим, как Бог даст.
Когда карета Корделаки въезжала в ограду дома Куницына-младшего, то и граф, и вдова были чрезвычайно удивлены тем, что двор оказался освещённым, и во втором этаже тоже виднелись огни.
– Не понимаю, – Амалия сошла во двор, опираясь на руку графа. – Во дворе всё по-другому. Не было этих клумб, этих статуй. Господи! Неужели Павел Семёнович продал его, а мне не сказал? Тогда нас сейчас повяжут, как ночных татей. Что скажете, граф?
– Нам никто не открывал, ворота были нараспашку, значит, кого-то ждут. Подождём и мы.
Тут из дома вышел ливрейный лакей и степенно стал приближаться к ним.
– Иван Григорьевич! – узнала его вдова. – Как хорошо, что ты здесь остался!
– Так, а где ж мне быть-то, дорогая Амалия Модестовна! Вот сюрприз-то, вот сюрприз! – он глубоко кланялся, чуть не в пояс, видимо, вдову здесь любили. – А это ли не гость высокий? А мы уж так спешим, так спешим! Все покои и спальни во втором этаже готовы, с них и начали. Милости просим! – поклонился он и графу.
– Благодарю, – отвечал граф. – Но, видимо, тут какая-то ошибка. Я вовсе не собираюсь заночевать здесь, я только сопровождаю Амалию Модестовну.
– Простите! – снова поклонился слуга. – Это я, видать, напутал. Да и барин говорили, что времени то ещё с месяц есть. Вот и поспеем.
– Да что успеете-то, Иван Григорьевич? Что тут происходит? – ничего не понимала вдова. – И почему ворота открыты?
– Полнейшее перестроение. С обновлением и обустройством, – с гордостью обвёл Иван Григорьевич владения широким жестом. – А ворота – то песок с карьеру возят. И днём возят. И ночью возят. Велено ж быстрее!
– А кухню? Кухню уже переделали? – Амалия решила оставить разбирательства на потом, потому что яснее всё равно ничего не становилось.
– Никак нет. Службы оставили на самый край. Изволите ли пройти в комнаты?
– Нет-нет, голубчик, – Куницина решительно направилась к левому крылу здания. – Ты нам организуй какой-нибудь фонарь или светильник. И проводи. Мы тут же обратно уезжаем, нам бы только одну вещицу сыскать.
Иван Григорьевич принёс из дома два канделябра с зажжёнными свечами и один из них вручил графу.
– Иван Григорьевич, а ты не знаешь, те девушки, что прошлой осенью на кухне прислуживали, они где сейчас? – по дороге интересовалась вдова.
– Так уехали. Все сразу и уехали, – припоминал слуга. – С вами в один день и отбыли. Тогда ж к вечеру их в деревню и отправили. Нет их тут.
– Вот и объяснение их молчанию! – сказала она графу. – Ну, с Богом!
Они втроём зашли в тёмную громаду усадебной кухни. Свет вырывал из темноты два ярких пятна, за которыми угадывались очертания огромных кастрюль, жаровен и другой утвари.
– Нам туда, к окошку. Посвети мне, – и Амалия стала аккуратно пробираться в полутьме, а граф светил, стараясь не капать воском ей на платье.
У окна стоял длинный стол, примыкающий к широкому подоконнику. Тут, видимо, хоть и прибирались перед отъездом, но впопыхах оставленные чашки так и пылились здесь уже год. В этой кухне ничего не готовили, господа сюда не заезжали, а строителям и слугам варили еду прямо во дворе. Вдова протянула руку и взяла с подоконника маленький обливной кувшинчик, в который так и просился букетик ландышей или незабудок. Граф поднёс свечи ближе и наклонился вместе с ней. На дне что-то темнело. Амалия запустила один палец внутрь, пошевелила им и сказала: «Прилипло!». Граф взял у неё кувшинчик и несильно ударил его дном по столу, а после перевернул. На стол выкатилось золотое обручальное кольцо и выпали две дохлые осы. Вдова улыбнулась.
Тут со двора послышался топот копыт.
– Точно, как год назад! – она зажала кольцо в кулаке. – Тогда это был Пал-Семёныч.
Они вышли во двор и увидели, что и в этот раз оказался он же. К барину бросились слуги, но тот сам спрыгнул на землю, а им только передал коня, в котором Корделаки с удивлением узнал своего Вулкана.
Российская империя, Нижний Новгород, весна 1896 года. Весь город готовится к скорому открытию XVI Всероссийской промышленной и художественной выставки. Лев Александрович Борцов, успешный и амбициозный архитектор, не имеющий академического образования, служит помощником главного архитектора Нижегородской ярмарки и выполняет частные заказы, одним из которых стал именной выставочный павильон его близкого друга и покровителя Саввы Мимозова – заводчика, миллионщика, главы дружного семейства. Они оба приглашены в Институт благородных девиц, где идут экзаменационные испытания и подготовка к балу.
Лето 1896 принесло разлад и тревогу в домашний уклад отца и дочери – Андрея Григорьевича и Лизы Полетаевых. Сумеет ли Лиза преодолеть свою душевную боль, и как это отразится на ее отношениях с подругами по Институту благородных девиц – княжной Ниной Чиатурия и Лидой Олениной? Удастся ли ее отцу восстановить прежнее благополучие? Какие авантюры ожидают брата и сестру Горбатовых, и что предстоит другим героям этой истории – талантливому архитектору Льву Борцову и семейству заводчика Саввы Мимозова? Их амбиции и стремления – как творческие, деловые, так и личностные, человеческие – все крепче связывают своими интересами два города – Нижний Новгород и Москву.
Принятое Гитлером решение о проведении операций германскими вооруженными силами не являлось необратимым, однако механизм подготовки вермахта к боевым действиям «запускался» сразу же, как только «фюрер и верховный главнокомандующий вооруженными силами решил». Складывалась парадоксальная ситуация, когда командование вермахта приступало к развертыванию войск в соответствии с принятыми директивами, однако само проведение этих операций, равно как и сроки их проведения (которые не всегда завершались их осуществлением), определялись единолично Гитлером. Неадекватное восприятие командованием вермахта даты начала операции «Барбаросса» – в то время, когда такая дата не была еще обозначена Гитлером – перенос сроков начала операции, вернее готовности к ее проведению, все это приводило к разнобою в докладываемых разведкой датах.
После Октябрьской революции 1917 года верховным законодательным органом РСФСР стал ВЦИК – Всероссийский центральный исполнительный комитет, который давал общее направление деятельности правительства и всех органов власти. С образованием СССР в 1922 году был создан Центральный исполнительный комитет – сначала однопалатный, а с 1924 года – двухпалатный высший орган госвласти в период между Всесоюзными съездами Советов. Он имел широкие полномочия в экономической области, в утверждение госбюджета, ратификации международных договоров и т. д.
Книга «Дело Дрейфуса» рассказывает об обвинении капитана французской армии, еврея по национальности, Альфреда Дрейфуса в шпионаже в пользу Германии в конце XIX века. В ней описываются запутанные обстоятельства дела, всколыхнувшего Францию и весь мир и сыгравшего значительную роль в жизни французского и еврейского народов. Это первая книга о деле Дрейфуса, изданная в России. Она открывает перед читателем одну из самых увлекательных страниц истории XIX века. Автор книги, Леонид Прайсман, израильский историк, известен читателю своими монографиями и статьями об истории терроризма и Гражданской войны в России.
Далеко на востоке Англии затерялся край озер и камышей Рамборо. Некогда здесь был город, но теперь не осталось ничего, кроме руин аббатства и истлевших костей тех, кто когда-то его строил. Джоанна Хейст, незаконнорожденная с обостренным чувством собственного достоинства, живет здесь, сколько себя помнит. Гуляет в тени шотландских елей, штурмует развалины башни, разоряет птичьи гнезда. И все бы ничего, если бы не злая тетка, подмявшая девушку под свое воронье крыло. Не дает покоя Джоанне и тайна ее происхождения, а еще – назойливые ухаживания мистера Рока, мрачного соседа с Фермы Мавра.
Когда немецкие войска летом 1941 года захватили Екатерининский дворец, бывшую резиденцию русских царей, разгорелась ожесточённая борьба за Янтарную комнату. Сначала ее удалось заполучить и установить в своей резиденции в Кёнигсберге жестокому гауляйтеру Коху. Однако из-за воздушных налётов союзников на Кёнигсберг ее пришлось разобрать и спрятать в секретной штольне, где Гитлер хранил похищенные во время войны произведения искусства. После войны комната исчезла при загадочных обстоятельствах. Никакая другая кража произведений искусства не окутана такой таинственностью, как исчезновение Янтарной комнаты, этого зала из «солнечного камня», овеянного легендами.
Эта книга — повесть о необыкновенных приключениях индейца Диего, жителя острова Гуанахани — первой американской земли, открытой Христофором Колумбом. Диего был насильственно увезен с родного острова, затем стал переводчиком Колумба и, побывав в Испании, как бы совершил открытие Старого Света. В книге ярко описаны удивительные странствования индейского Одиссея и трагическая судьба аборигенов американских островов того времени.