Проводив мужа на завод, Виктория убрала со стола и села на диван, посадив возле себя сына и дочь. Некоторое время все трое молчали. Виктория о чем-то напряженно размышляла. Но сказала только одну фразу — это был вопрос Ате:
— Тебе не кажется, что ты поступила с отцом жестоко? Ата покраснела.
— Мне его ни капельки не жалко. Разве он когда-нибудь жалел Ермака? Я его ненавижу! Он плохой человек.
— А он тебя любит! — с каким-то ожесточением сказал Санди. — Это всем видно, что он тебя любит. И Ермак говорил.
Ата неприязненно взглянула на Санди.
— Какая это любовь! Что он сделал мне хорошего? Или Ермаку? А пальто мне его не нужно. Я и в старом похожу. Пусть Ермаку купит, пока он не простудился.
— Мы это пальто обменяем для Ермака! — решила мама. — Завтра же утром схожу и обменяю… Что-нибудь сделаем.
Вечер прошел не очень-то весело, но тихо и мирно. Слушали музыку. У Дружниковых было много хороших пластинок. Потом начались хлопоты — куда укладывать Ату спать.
— Санди, ты уступишь ей кровать в нише? — спросила мама. — Ведь она девочка, ей там удобнее, за занавеской.
— Пожалуйста! — сказал Санди. — Я могу и на балконе спать или на кухне…
Мама усмехнулась и чмокнула Санди в щеку.
— Мы тебе постелем на диване. Ладно?
— Пожалуйста!
— Я стеснила вас! — расстроенно заметила Ата.
— Ничего. Комната просторная. Всем хватит места. …Санди лежал с бьющимся сердцем и ждал, к кому мама подойдет первому? Все-таки он был совсем ребенком в свои четырнадцать лет.
Мама, как всегда, подошла к Санди, подоткнула одеяло, поцеловала, погладила по волосам. Санди порывисто обнял мать. Она прижала его к себе. Немного посидели так, понимая, как всегда, друг друга.
— Ну, а как Ата себя чувствует? Удобно лежать? — спросила затем Виктория и подошла к Ате. Посидела немного на кровати, поцеловала и ушла на кухню готовить ужин к приходу Андрея со второй смены.
«Это хорошо, что мама не отреклась от меня в угоду ей, — подумал с удовлетворением Санди. — И вообще нечего мне расстраиваться. Она все же только девчонка, и ей действительно некуда идти, раз она в интернате не хочет и к отцу не хочет. Она, пожалуй, злая. Ермак гораздо добрее. Он добрый и благородный. Он просто не может обидеть человека». Санди тоже не будет никого обижать. И эту сумасбродную Ату никогда не обидит. Ну пусть мама приласкает ее: у Аты ведь нет матери…
Ночью Санди проснулся, не сразу поняв, что его разбудило. Он приподнялся на локте и прислушался: плакала Ата. Она просто задыхалась, стараясь сдержать всхлипывания. Санди некоторое время сидел в растерянности. Потом встал и босиком подошел к нише.
— Ата, не плачь… — прошептал он несмело. — Тебе же нельзя расстраиваться.
— Я тебя разбудила, — виновато ответила Ата.
— Ничего, только папу не разбуди. Ата опять начала плакать.
— Тебе жалко твоего отца? — догадался Санди. Ата промолчала.
— Так возьми и сходи к нему завтра. Хочешь, вместе сходим?
— Не могу. Я должно быть злая. Санди, ты иди спать. Не говори маме, что я плакала. Ладно? Спасибо тебе, Санди.
— За что же?
— Спасибо!
Глава одиннадцатая
ЕРМАК ОСТАЕТСЯ ОДИН
Санди всегда поражало, как одно обстоятельство, порождая другое, образует неразрывную цепь происшествий. Ни один поступок не остается без последствий, совсем неожиданных, зачастую нежелательных, а иногда горьких или страшных.
Если бы бабушка не вздумала тогда разоблачать Ермака и его родителей, Дружниковы, наверно, так и остались бы жить вместе, одной семьей, и тогда многое пошло бы не так. Виктория не смогла бы принять к себе Ату. Ата не оскорбила бы отца…
А Станислав Львович был глубоко уязвлен в своих родительских чувствах (они у него, оказывается, были!), озлоблен против Дружниковых, «отнявших» у него детей. А тут еще соседи… Обсудив на собрании жильцов дома номер один условия жизни Ермака, соседи решили подать коллективное заявление в суд, требуя лишить супругов Зайцевых родительских прав, а Ермака поместить в интернат, где он мог бы спокойно учиться.
Ермак успокаивал отца как мог: «Ты не расстраивайся, папа, я ведь не маленький, я никогда вас не брошу. Если меня даже отдадут в интернат, я все равно буду к вам ходить и все делать, как сейчас».
Неизвестно, что пережил и передумал злополучный Станислав Львович и как он пришел к своему решению, только он в один весенний день (первого апреля, когда нельзя никому верить) исчез в неизвестном направлении. Накануне он получил расчет в библиотеке и, как оказалось, выписался «по случаю отъезда». Жене Стасик оставил короткую записку:
Я был плохим мужем и плохим отцом. Ата права, что не признает за отца. Вам без меня будет лучше. На работе тебя жалеют. В случае чего помогут. Прощайте.
Станислав
Р.S. За Ермака не боюсь. Он стойкий. Не знаю, в кого он пошел. Он найдет себе дорогу в жизни сам.
Письмо это читали поочередно смущенные соседи. Надо же такому случиться?! Человек ведь было начал работать…
Дальше события нарастали молниеносно. Оглушенная горем, Гертруда запила. На десятый день с нею началась белая горячка. Ночью ей стало совсем плохо. Испуганный Ермак разбудил соседей. Они напоили Гертруду капустным рассолом— не помогло. Тогда вызвали «скорую помощь». Отправили в больницу.
