Корабль-призрак - [13]

Я замер в изумлении, не решаясь войти. Сначала пожар в трюме, а теперь еще и это! Но этот пожар случился давно. Здесь не осталось и следа запаха гари, а прогоревшие стены и крыша были залатаны новыми досками. Но привести рубку в порядок явно даже не пытались. Аварийные аккумуляторы провалились сквозь обугленную крышу и так и остались лежать на полу, в том месте, куда они упали. Один из аккумуляторов рухнул на почерневший от огня стол и раздавил оплавившиеся остатки передатчика. От койки и стула почти ничего не осталось. Теперь они представляли собой обуглившиеся деревянные скелеты. С закрепленного на стенах и тоже обгоревшего до неузнаваемости радиооборудования свисали сталактиты из расплавившегося олова. Пол был усыпан каким-то оборудованием, превратившимся в груду почерневшего и искореженного металла вперемешку с деревянными головешками. Что бы ни вызвало этот пожар, он отличался необычайной свирепостью. Вода сочилась сквозь дыры в стенах, стекая по почерневшим доскам. Ветер ворошил промокший пепел и тряс жалкое строение, с завыванием гуляя по мостику.

Я медленно спустился по трапу в штурманскую рубку. Быть может, судовой журнал сможет хоть что-то прояснить? С этой мыслью я подошел к столу и обнаружил, что журнала там больше нет. Я прошел в рулевую рубку и на мгновение замер при виде огромной волны, вздымающейся из мрака за левым бортом. С гребня волны струилась пена. Она с грохотом обрушилась на железный фальшборт, а затем погребла под собой всю переднюю часть судна. Все, за исключением мачты и грузовой стрелы, скрылось в бушующей белой пене. Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем я снова увидел нос судна, и из моря как бы нехотя поднялись смутные очертания фальшборта.

Сбежав по трапу, я бросился в каюту капитана, но его там не оказалось. Я заглянул в кают-компанию и в камбуз и только тут догадался, что он, видимо, снова в кочегарке. Я нисколько не сомневался в том, что нам необходимо сделать. Первым делом мы должны были запустить насосы. Но в машинном отделении было темно, и я не услышал звука забрасываемого в топки угля. Я вышел на переходный мостик и закричал, но в ответ раздалось только эхо моего собственного голоса — едва слышный звук, заглушенный грохотом волн о корпус парохода и плеском воды в трюме.

Внезапно на меня нахлынуло ужасающее и совершенно детское чувство одиночества и утраты. Я не хотел оставаться один на этом пустом корабле. Желание разыскать капитана обострялось с каждой секундой, и я поспешил вернуться в его каюту. Как и в прошлый раз, она оказалась пуста. Лязг металла заставил меня толкнуть дверь и выбежать на шлюпочную палубу. И тут я увидел его. Он шел ко мне, шатаясь от усталости. Широко раскрытые глаза смотрели с мертвенно-бледного лица, с которого он смыл пот и угольную пыль. Вся его одежда почернела от этой пыли, а за его спиной я увидел совковую лопату, скользящую по накренившейся палубе.

— Где вы были? — воскликнул я. — Я не мог вас найти. Что вы делали все это время?

— Это не твое дело, — пробормотал он заплетающимся от усталости языком.

Пройдя мимо меня, он скрылся за дверью каюты.

Я вошел за ним.

— Что там? — спросил я. — Насколько сильна течь? Волны уже захлестывают нос.

Он кивнул.

— Теперь так будет все время, пока не лопнет крышка люка. После этого от морского дна нас будет отделять только раскрепленная подпорами переборка.

Его монотонный голос был лишен каких-либо интонаций. Либо ему с самого начала было все равно, либо он уже примирился с неизбежным.

— Но если мы запустим насосы… — Я насторожился, заметив, что он меня не слушает, а затем взорвался: — Черт возьми! Именно этим вы и занимались, когда я поднялся на борт, верно?

— Откуда ты знаешь, что я делал? — вдруг гневно воскликнул он, хватая меня за локоть и вонзая в меня свой жесткий неистовый взгляд. — Откуда ты знаешь? — повторил он.

— Из трубы вилась струйка дыма, — поспешно ответил я. — А кроме того, вся эта угольная пыль, которой вы были покрыты. — Я не понимал, что его так завело. — Это указывало на то, что вы были в кочегарке.

— В кочегарке? — Он медленно кивнул. — Да, конечно.

Он выпустил мою руку, и все его тело обмякло, утратив запал.

— Если насосы удержали ее на плаву в Гибралтарском проливе… — снова начал я.

— Тогда у нас был экипаж, и мы шли на всех парах. — Его плечи уныло ссутулились. — Кроме того, тогда воды в переднем трюме было гораздо меньше.

— В борту пробоина? — спросил я. — Дело в этом?

— Пробоина? — Он уставился на меня. — С чего ты…

Он запустил всю пятерню в волосы, а затем медленно провел ладонью по потному, землистому и очень усталому лицу. Корабль накренился и задрожал под ударом очередной волны. Я увидел, как все его мышцы напряглись, как будто нападению подверглось его собственное тело.

— Долго она не продержится, — прошептал он, говоря о «Мэри Дир», как о женщине.

Меня затошнило, и я ощутил ужасающую пустоту в душе. Он утратил последнюю надежду. Об этом говорили его безвольно опущенные плечи и безразличие в его голосе. Он настолько устал, что ему уже было все равно.

— Вы говорите о крышке люка трюма? — уточнил я. Он кивнул. — А что будет потом? — не унимался я. — Удержится ли судно на плаву с полным трюмом воды?