Корабль невест - [74]

— Хочешь, я тебя научу? — спросила Маргарет. — Пока мы на борту? Зуб даю, к концу плавания ты уже будешь вовсю читать.

— Правда?

— А почему нет? — ответила Маргарет. — Часок-другой в день — и ты у нас станешь настоящим книжным червем.

— Стэн не знает… что я не умею читать. Я всегда просила свою подружку Нэнси писать за меня. Понятно? — сказала она. — Но уже на корабле вспомнила, что если попрошу кого-то еще за меня писать, то будет совсем другой почерк.

— Тем более стоит начать учиться, — заявила Маргарет. — Сможешь писать сама. Уверена, твой Стэн даже не заметит разницы.

Джин пришла в такой телячий восторг, что у нее сразу улучшилось настроение.

— А ты действительно считаешь, что я смогу? — то и дело спрашивала она, радостно ухмыляясь, когда Маргарет отвечала утвердительно. Ее мамаша всегда твердила, что она тупая, призналась Джин, ее глаза беспокойно бегали по сторонам. — Прикинь, она сама типа тупая. Застряла на своей крекерной фабрике, а я вот плыву на корабле в Англию. Так?

— Так, — твердо сказала Маргарет. — Ладно, давай сюда свой конверт. Напишу тебе алфавит.

Тем временем к их столу вернулась Фрэнсис. Оторвавшись от своих писем, Эвис подняла на нее глаза.

— Что, только одно? — громко спросила она, не в силах скрыть торжествующую улыбку.

— Это от одного из пациентов, — невозмутимо, с застенчивой гордостью ответила Фрэнсис. — Он уже дома и снова на ногах.

— Как мило, — похлопала ее по руке Маргарет.

— И ничего от твоего мужа?!

— Эвис… — одернула ее Маргарет.

— Что, и спросить уже нельзя?

Все смущенно замолчали.

Маргарет собралась было что-то сказать, но ничего умного в голову не приходило.

— Ну да. Он, наверное, себя не помнит от радости, что скоро тебя увидит, вот и забыл обо всем на свете, — наконец произнесла она.

Эвис многозначительно подняла брови, молча поднялась и вышла из столовой.

Поскольку я не дождалась от тебя ответа ни на письма, ни на телеграммы, то пишу исключительно из любезности, чтобы сообщить, что подала на развод на основании твоего трехлетнего отсутствия. И хотя мы оба знаем, что это не вполне корректно, надеюсь, ты не станешь чинить мне препятствий. Антон оплачивает наш проезд, мой и детей, до Америки, чтобы мы могли наконец воссоединиться. Мы выезжаем из Саутгемптона 25-го числа. Конечно, мне хотелось бы сделать это более цивилизованно, скорее, даже ради детей, но ты, несомненно, намерен продемонстрировать такое же равнодушие, что выказывал мне все то время, что тебя не было.

И вообще, где твое человеколюбие? Ты теперь, вероятно, понимаешь язык исключительно приказов и регламентов. Конечно, тебе сейчас нелегко. Тебе наверняка пришлось увидеть своими глазами и пережить всевозможные ужасы. Но мы здесь просто живем. И могли бы стать твоей путеводной звездой, если бы ты дал нам такую возможность.

И теперь я не чувствую себя виноватой за то, что просто хочу другой жизни, лучшей жизни, для себя и своих детей…

— Что стряслось, Найкол? Ты какой-то бледный. Получил телеграмму «НЕ ЖДУ НЕ ПРИЕЗЖАЙ»? — Валлиец Джонс лежал в гамаке с дюжиной или около того писем, которые он небрежно просматривал. Должно быть, от дюжины женщин.

Найкол посмотрел на него невидящими глазами. Смял письмо и сунул в карман.

— Нет, — сказал он. Прокашлялся, чтобы справиться с внезапной хрипотой, и добавил: — Нет… Просто кое-какие новости из дома.

Мужчины, что были рядом, переглянулись.

— Никто не заболел? — поинтересовался Джонс.

— Нет, — отрезал Найкол, отбив всякую охоту продолжать расспросы.

— Ну, видок у тебя хуже некуда. Если честно, ты уже несколько недель выглядишь довольно паршиво. Похоже, это все ночные вахты. Правда, парни? Знаешь, что тебе нужно, приятель? — стукнул он Найкола по руке. — Увольнительная. И срочно. Ты ведь свободен сегодня вечером, да? Пошли с нами на берег.

— А… Нет, я лучше посплю.

— Это внеплановая увольнительная, приятель. Хочешь — верь, хочешь — нет, Найкол, но даже ты время от времени должен сменяться.

— Нет, я останусь здесь. Надо кое-что подлатать.

— Прости, старина, но так не пойдет. У тебя полный карман бабок, а вот лицо — как помятая задница. Доктор Джонс считает, что единственное лекарство — облегчить карманы и промыть мозги. Сейчас тебе надо пару часиков покемарить. А потом ты пойдешь с нами. И мы погудим так, что чертям тошно станет.

Найкол принялся отказываться, хотя от добродушного подначивания Джонса его немного отпустило. Он представил еще одну ночь под треклятой железной дверью наедине со своими мыслями, и ему стало не по себе.

— Ладно, — сказал он, расправил гамак и легко запрыгнул в него. — Твоя взяла. Разбуди меня за полчаса до ухода.

Они по-прежнему ели за одним столом, причем, как догадывалась Маргарет, вовсе не из желания Эвис продолжать делить с ними трапезу, а скорее потому, что Айрин и ее друзья однозначно дали понять — шушуканьем и холодными взглядами, — что исключили Эвис из своего круга. Маргарет увидела, как Эвис собралась было направиться к их столу, чтобы сообщить радостные новости, но неожиданно обнаружила, что новости уже обсуждаются — и не слишком доброжелательно. Эвис явно была уязвлена, при каждом новом смешке за соседним столом она бросала в сторону компании Айрин сердитые взгляды. Затем пригладила волосы и уселась напротив Маргарет.