Корабль и другие истории - [49]

Перекресток

Говорила бабка Хона: — Как пойдешь ко мне, Маруся,

Не ходи по перекрестку — это место колдовское.

Обойди его сторонкой, по обочине, по тропке;

В старину мы шли, крестились; ты креститься-то не станешь…

По весне на перекрестках силы темные витают,

Обойди его, Маруся, путь окажется короче. —

Теплым вечером весенним собралась Маруся к бабке.

Брюки с кофточкой надела, распустила свою косу

И отправилась с подарком — чайной розовою чашкой.

Мимо кладбища под горку по траве она сбежала,

Отвязала свою лодку, села быстренько на весла.

В озере весенний вечер с облаками, с берегами.

Тихо, ясно, плещет лодка, камыши зашелестели.

Вышла девушка на тропку по лиловому песку,

Поднялась к кустам ореха, оказалась на дороге.

Мать-и-мачеха в разгаре, одуванчики сияют,

Завтра лето нас застанет в том цвету, в каком мы нынче.

Не заметила Маруся, как дошла до перекрестка.

Ординаты и абсциссы у нее в тетрадке школьной,

Параллель с меридианом глобус в сетку усадили,

Вертикаль с горизонталью, оси, плюсы, крестовины —

Все припомнила, встряхнула золотистыми кудрями,

Поглядела — две дороги: слева — юг, а справа — север,

Прямо солнышко заходит, за спиною тень ложится.

Ох, и выдумщица, право, эта бабка Дуня Хона!

И пошла на юг Маруся по середке перекрестка.

Чем пугала бабка Дуня — ничего не совершилось:

Буйны ветры не собрались и не грянул дробный дождик,

Мышеписка с вранограем не услышала девица,

Ухозвон не застил слуха, стенотреск без стен не хрупнул,

Тишина — трава не дышит, стебелек не шелохнется,

Все навытяжку деревья, воздух сказочно прозрачен.

Человек сидит на камне, окруженный валунами.

— Здравствуй, душенька, — сказал он.

                                                      Поздоровалась и встала.

— Сколько времени, не скажешь? — Без часов я и не знаю.

— Как зовут тебя, голубка? — Я Столинская Маруся.

— Далеко ли путь ты держишь? — А в соседнюю деревню.

— Очевидно, в клуб, на танцы? В узелке, конечно, туфли?

— Я иду к старушке в гости и несу в подарок чашку. —

На него она посмотрит — усмехается прохожий,

Незнакомый он, нездешний, и одет по-городскому,

Плащ, наброшенный на плечи, трость резная с гривой конской.

И не молод, и не стар он, а глаза его сверкают,

И сверкают камни в перстне, что на пальце безымянном:

Алый камень, синий камень, белый камень и зеленый.

Видно, взгляд ее поймал он и сказал, смеясь: — Маруся,

Если хочешь, каждый палец твой одену я в колечко! —

И она в ответ со смехом: — Не к моей одежке кольца,

Да я их и растеряю, как стирать начну под вечер,

Или по ботве развешу поутру на огороде. —

И волос своих колечко навила она на палец.

— Что ж, — сказал он, — мы одежку переменим на любую! —

И на вешалках зеленых, точно в модном магазине,

Закачались на осинках необычные наряды:

Блестки, складки, паутина, голубые, золотые,

С кружевами и без кружев, из батиста и нейлона

И каких-то дивных тканей фантастического свойства,

Переливчатых, бесплотных, непонятного покроя.

— Выбирай… — шепнул прохожий, а потом, возвысив голос: —

Кем захочешь, той и станешь:

Василисою Премудрой,

И Премудрою Еленой,

И Еленою Прекрасной,

И искусницею-Марфой,

Шамаханскою царевной

Или Марьею Моревной,

Хочешь — феей, хочешь — Фрейей,

Ио, Золушкой, Цирцеей,

Клеопатрой, Маргаритой,

Беатриче, Аэлитой,

Музой, нимфой, королевой, —

Выбирай!

Так кто ты, дева? —

Напугалась, осмелела, зарумянилась, ответив:

— Я — Столинская Маруся, я пойду своей дорогой,

Вам счастливо оставаться. —

Он смеялся ей в затылок, и она заторопилась,

На тропу легко ступила и вошла в лесную чащу.

Но не ельник, не березник, не осинник — лес волшебный,

Красный лес Марусю встретил: киноварных веток жилки,

Рдяных листьев ряд, багряный ствол, малиновые сучья,

И поодаль пробежала в алом пламени корова.

Из малинового древа вылезла красотка-вила,

Обольстительница-вила с разноцветными глазами.

— Дурочка, — она пропела, — ты куда бежишь по тропке?

Предлагал тебе Прохожий стать прекрасной и всесильной;

У тебя, неблагодарной, только-то ума хватило,

Чтоб, вцепившись в узелочек с незатейливою чашкой,

Показать ему названье на твоих нелепых брючках!

Люди, люди! Что за племя? Ни на грош воображенья!

Впрочем, провожу тебя я, здесь ручей неподалеку,

Ты ни мостика, ни брода, очевидно, не отыщешь.

Да по чаще бродит парень, то ли Ухарь, то ли Жихарь,

Не невольник, так охотник до голубушки-природы;

Ты ему бы приглянулась, если б он тебя увидел,

Да, небось, ты не умеешь и обнять-то так, как надо!

Вероятно, целоваться кое-как ты обучилась…

Правда, ходишь ты неважно; погляди — я вся в движенье,

Вся бегу, куда попало, и танцую помаленьку.

Ладно, сам тебя исправит. Погляди: темнеет небо,

Дело к звездам, дело к ночи, дело к нежности и неге,

К Лебедю, Деннице, Веге,

Лире, Волопасу, Деве,

Может быть, к ребру и Еве…

Чу! —

Босые ноги вилы

Отскочили, в куст ближайший унося ее с тропинки.

А из чащи вышел Ухарь (или Жихарь, как известно).

Был высок и синеглаз он, нес рюкзак, гитару, куртку,

Нож, ружье, цветов охапку. — Эй, красавица, куда ты?

Провожатого не надо? — Сам, должно быть, заблудился.

— Заплутался без плутовки. — Заболтался без сноровки.

Пропусти! — Какие глазки! Стой! Я все равно поймаю! —

И бегут они по лесу между красными стволами,