Корабль - [2]

Шрифт
Интервал

Посвящается моему незабвенному другу – Монтикову Тимуру Эдуардовичу. Вечному свету и тоске моей души…

«…Книга о Сне первом и последнем…»


1

«Где это я?» – пронёсся внезапно пронзивший, как кинжал, мою голову вопрос. Вдох наполнил лёгкие зловонным солёным воздухом. Кислорода не хватало, так что, несмотря на отвращение, моё дыхание углубилось, участилось, и я растворился в палитре тошнотворных запахов.

Со всех сторон меня окружал непроглядный мрак, и понять, закрыты были мои глаза или открыты, возможно было, лишь опираясь на ощущения и осязание. Поискав руками вокруг, я обнаружил, что поверхность подо мной была влажной и жутко холодной. Я лежал на спине.

«Нельзя здесь оставаться!» – вырвалось невольно из моих уст. Сделав над собой усилие и приподнявшись, я встал, покачиваясь, на ноги и, вытянув руки, принялся искать пределы окружившей меня тьмы. Скользя и спотыкаясь, шёл я, как лунатик, по мокрому неровному полу. Смотреть вокруг было бесполезно, но я всё же вертел головой в разные стороны и всматривался в кромешную тьму. Помещение, в котором я оказался, не должно было быть большим и, наверняка, имело какие-то границы. Тем не менее мне мнилось, что я бреду уже целую вечность и мои руки никогда не встретят сопротивления, а так и будут тянуться всё дальше и дальше в непостижимую, неосязаемую пропасть.

Вскоре мои ладони неожиданно уткнулись во что-то липкое и тотчас оказались запачканы неизвестной субстанцией. Влекомый любопытством и в то же время как-то произвольно, я поднёс одну из рук к носу, и в тот же миг мой желудок едва не вывернуло наизнанку. Но в тот момент важнее всего было выбраться оттуда, так что я принялся ощупывать находку. Изучив поверхность, я понял, что передо мной была стена, сплошь покрытая плотным слоем густой слизи. Мне вдруг стало не по себе. Горло сдавил ком, а грудную клетку словно зажало в тисках, стало трудно дышать, и в порыве эмоций я бросился искать выход. Как свободная доселе птица, внезапно пойманная, бьётся о стенки своей тюрьмы, кидался я из стороны в сторону, вновь и вновь поскальзываясь, падая и калеча хрупкое тело. Беспорядочный стук сердца затмил собою мёртвую тишину, а содрогавшиеся от адреналина руки искали хоть какую-нибудь лазейку в стене, но всё было тщетно. Я замер.

Мгла грозно смотрела на меня, ужас наполнял мою душу, а отчаяние поглощало мой разум. От безумной тревоги у меня закружилась голова, и я рухнул на пол. Мысли о происходящем накидывались, словно звери, жаждущие свежей крови, но рассудок, всё ещё не покинувший меня, гнал этих демонов, несущих с собой на крыльях абсурда лишь боль и страдание всему разумному во мне. В этом должен быть смысл!» – безнадёжно кричал я раз за разом, отпугивая губительные чёрные мысли, пока не сорвал голос. Чувство беспомощности угнетало и злило меня.

Проснувшийся во мне гнев помог подняться на ноги, и вскочив, я принялся что было сил бить в стену. Несмотря на всю тщетность моих попыток изменить своё положение, несмотря на осознание этой тщетности, каждый удар одарял меня неким неуловимым, призрачным чувством свободы, и поначалу мне становилось всё легче и легче. Сама наличность хоть малого, пусть и ничтожного, но шанса на сопротивление, на бунт, придавала мне новых сил для новых ударов.

Довольно быстро мои руки превратились в кровавое месиво, но я чувствовал наслаждение расточителя в этом последнем рывке к свободе. Измождённый, я упёрся в стену спиной и, обессилев, съехал вниз. Помещение тотчас залилось безрассудным хриплым смехом. Хохот так и рвался из моей груди, вызванный целым комком пёстрых эмоций, не поддающихся внятному объяснению. Вероятно, то был смех поражения. На душе было горько, но вместе с тем меня смешила вся нелепость происходящего. Пока я так смеялся, оно виделось мне всего лишь глупым представлением, в котором я являлся единственным актёром и зрителем.

Когда безумный порыв столь внезапно нахлынувшего исступления стих, а тишина уже было вновь взяла верх, я вдруг услышал девять грозных, протяжных толчков, донёсшихся не то сверху, не то снизу, – разобрать было непросто. Страшное предчувствие грядущего охватило меня. «Они о чём-то возвещают», . Смолкнув, удары оставили меня в замешательстве, а беспокойные мысли окунули в размышления. Трудно передать то взвинчивающее нервы чувство, которое возникло во мне, когда я расслышал где-то неподалёку тихие шаги. Звук от твёрдо ступавших по полу конечностей усиливался вместе с моими тревогой и любопытством. Я испытывал волнение человека, который вот-вот лоб в лоб столкнётся с неизвестностью. Мне явилась непростая дилемма: было ясно, что жаждать остаться в этом кошмарном месте – противоестественно и глупо, но в то же время я не знал, чего ожидать от той ровной поступи, что заполонила собой царившую здесь доселе пустоту. «Что со мной будет?» – вновь и вновь спрашивал я себя, накручиваясь и тем самым всё сильнее натягивая свои нервы.

Послышался пронзительный скрип, после чего в помещение забрался тусклый свет. Через мгновение я почувствовал, как нечто сильное крепко обхватило мои тонкие руки и повлекло меня куда-то в сторону, к неожиданно возникшему лазу, из которого струились бледные лучи видневшихся вдали огоньков. Огромный высокий мужчина выволок меня из узилища и потащил по длинному мрачному коридору, который я едва успел разглядеть. Разгонявшие тьму огоньки оказались старыми блёклыми лампочками, свисавшими с потолка на тоненьких проводках и слегка покачивавшимися на них из стороны в сторону. Неизвестный изогнул меня так, что бо́льшую часть времени я мог смотреть только себе под ноги, но кроме мокрого тёмного пола мне удалось так же разглядеть стены коридора, которые состояли из серого, рыхлого, рушащегося под тяжестью времени материала.


Рекомендуем почитать
Священное ремесло. Философские портреты

«Священное ремесло» – книга, составленная из текстов, написанных на протяжении 45 лет. Они посвящены великим мыслителям и поэтам XX столетия, таким как Вячеслав Иванов, Михаил Гершензон, Александр Блок, Семен Франк, Николай Бердяев, Яков Голосовкер, Мартин Хайдеггер и др. Они были отмечены разными призваниями и дарами, но встретившись в пространстве книги, они по воле автора сроднились между собой. Их родство – в секрете дарения себя в мысли, явно или неявно живущей в притяжении Бога. Философские портреты – не сумма литературоведческих экскурсов, но поиск богословия культуры в лицах.


Санадис

Данная работа представляет собой предисловие к курсу Санадиса, новой научной теории, связанной с пророчествами.


Иррациональный парадокс Просвещения. Англосаксонский цугцванг

Данное издание стало результатом применения новейшей методологии, разработанной представителями санкт-петербургской школы философии культуры. В монографии анализируются наиболее существенные последствия эпохи Просвещения. Авторы раскрывают механизмы включения в код глобализации прагматических установок, губительных для развития культуры. Отдельное внимание уделяется роли США и Запада в целом в процессах модернизации. Критический взгляд на нынешнее состояние основных социальных институтов современного мира указывает на неизбежность кардинальных трансформаций неустойчивого миропорядка.


Падамалай. Наставления Шри Раманы Махарши

Книга содержит собрание устных наставлений Раманы Махарши (1879–1950) – наиболее почитаемого просветленного Учителя адвайты XX века, – а также поясняющие материалы, взятые из разных источников. Наряду с «Гуру вачака коваи» это собрание устных наставлений – наиболее глубокое и широкое изложение учения Раманы Махарши, записанное его учеником Муруганаром.Сам Муруганар публично признан Раманой Махарши как «упрочившийся в состоянии внутреннего Блаженства», поэтому его изложение без искажений передает суть и все тонкости наставлений великого Учителя.


Сингулярность. Образы «постчеловечества»

Константин Фрумкин – известный российский философ, культуролог. Он является одним из инициаторов создания и координатором Ассоциации футурологов.Для работы над сборником, который представлен вашему вниманию, К. Фрумкин привлек лучших российских футурологов, которые исследует наиболее интересные проблемы, связанные с образами будущего. Чем закончится современный кризис цивилизации, каким будет «постчеловечество», к чему приведет развитие «информационного общества», какой будет его мораль и какие принципы будут определять его существование – вот лишь несколько тем сборника.Позиции авторов не всегда совпадают, но тем интереснее читать эту книгу, в которой представлен такой широкий спектр взглядов.


Вера и разум. Европейская философия и ее вклад в познание истины

Автор книги – известный религиозный философ – стремится показать, насколько простая, глубокая и ясная вещь «настоящая философия» – не заказанное напористой и самоуверенной протестантской цивилизацией её теоретическое оправдание, а честное искание Истины – и как нужна такая философия тем русским людям, которые по своей натуре нуждаются в укреплении веры доводами разума.В форме увлекательных бесед показаны не только высоты и бездны европейской философии, но и значительные достижения русской философской школы, уходящей своими корнями в православное мировосприятие.