Корабль - [14]

Я был измождён, тело лихорадило, некоторое время я не решался двинуться, чтобы не вызвать новый приступ. Хотелось поскорее уйти из этого мерзкого места, но сил на это у меня пока не было, и волей-неволей, чтобы как-то отвлечься от тошноты, я стал размышлять: «Ну вот! Забавно выходит! Теперь понятно, что можно было и не есть эту гадость. Всё напрасно. Но не могу же я вовсе не есть? Мне придётся. Даже несмотря на омерзение, мне придётся. Если хочу жить, мне придётся. Как же привыкнуть к такому питанию? Отвратительно, отвратительно, отвратительно! Какая еда, такие и люди! Вот она, истинная сущность людей: сплошные помои и отходы, испражнения, размазанные всюду, куда ни глянь. Лишь грязь, мерзость и похоть – вот что такое человек. »

Пока я так сидел и думал, я проникся не меньшим отвращением к самому себе. Я был ничем не лучше тех, кто привёл это место в столь плачевное состояние. Кто-то должен был прибраться и за мной… Эта мысль наводила на меня ещё большую тоску. Тем временем прошло минут десять, и вдруг опомнившись, я осознал, что более не могу здесь сидеть. «Сервус, небось, уже заждался! Хотя какого чёрта ему от меня нужно? , пытаясь приподняться. – Ну пусть занимается своими делами, неустанно трудится, если ему это так жизненно необходимо! Я мог бы искренне за него порадоваться, но при чём тут, собственно говоря, я? Откуда в нём столько настойчивости? Хотя нет, это вовсе не настойчивость. Здесь я ошибся. Человека можно назвать настойчивым и упрямым в мыслях, когда он знает точку зрения другого человека и пытается навязать свою. Но с Сервусом всё иначе… Он не то что не согласен с мнениями других, он даже не знает об их существовании! Нет, ну он, конечно, рассказывал что-то о предателях и говорил немного об их убеждениях, но это вовсе не признание мнения! Да, он говорит о нём, но в то же время у него в голове не укладывается сама возможность реального наличия такого мнения! Сервус попросту отказывает противоречащим его собственным взглядам мыслям в праве на существование! Для него люди с противоположными взглядами – не более чем неизлечимо больные! И он вовсе не настойчив, а скорее, покладист. Ведь очевидно, что все его мысли навязаны кем-то другим. А он только и делает, что слепо убеждает себя и всех вокруг в их правильности! Я бы мог запросто смириться с тем, что такой человек есть, но ситуация, в которой я оказался, ставит меня в зависимость от Сервуса. Притом зависимость – это ещё мягко сказано! Скорее всего, я даже не осознаю всю полноту той кабалы, в которую я угодил. Но полно, нужно идти. Сервус точно ждёт и, пожалуй, уже давно разгневан моей медлительностью» – с эти мыслями я встал и направился к выходу.

Я уже хотел было взяться за ручку и открыть дверь, для чего, кстати говоря, держал в руке специально сорванный мной клочок бумаги, но тут она распахнулась сама собой. Дверь пронеслась прямо у меня перед носом, слегка задев его кончик, и я увидел стоявшего передо мной юношу. Он было на миг сконфузился, встретив меня на своём пути, но тут же взял себя в руки и сделал суровое, лишённое всяких эмоций лицо. Я сразу приметил эту напускную серьёзность, но не подал вида и сделал такое же лицо в ответ. Судя по всему, он очень нервничал и, не зная, с кем столкнулся, остерегался.

Несколько мгновений мы так и стояли, присматриваясь и время от времени бросая смелый взор в глаза друг друга. У него были светлые голубые глаза и русые кудрявые волосы, которые он, по-видимому, всё время пытался выпрямить, зализывая назад, однако безуспешно. . Помедлив немного, я первый начал разговор, произнеся переделанные в вопрос мысли:

—Так вы, значит, уборщик?

—Да, – ответил он в смущении. – А в чём дело? Что это вы так на меня смотрите?

—А дело в том, господин уборщик, что вы недобросовестно выполняете свои обязанности! , повысив тон.

Его лицо изменилось. Не зная, что мне на это отвечать, он помотал головой и сказал:

—Какие ещё обязанности, что вы имеете в виду?

—А вы оглянитесь вокруг и сами всё поймёте! Это же какой-то кошмар! Не возникает ни доли сомнения в том, что вы не убираетесь здесь как следует! А разве так можно? Всё это отвратительно! Почему вы это не убираете? Судя по всему, вы долго не были на своё рабочем месте. Почему же? У вас есть какие-то привилегии или что? Я более чем уверен, что я не первый, кто вас об этом спрашивает, так что не смотрите на меня с таким удивлением! Здесь просто невозможно находиться, и вы должны сами это понимать! – выпалил я, ничуть не скрывая своего гнева.

Он нахмурил брови и, чего я никак не ожидал, заговорил бойко в ответ:

—Так вам, значит, не нравится, как я убираюсь? Ну так попробовали бы сами! Тогда до вас бы дошло, почему я избегаю своей работы! Изо дня в день я вынужден копаться в дерьме, может ли такое нравиться? Точно так же, как и вы, я считаю, что находиться здесь невозможно и невыносимо, так что я вас очень хорошо понимаю! Но хоть я и вынужден работать, я всё же пытаюсь свести моё пребывание в этом месте к минимуму, и вы должны понять это!

Я был поражён. Должен был я принять его отвращение или нет, но я предельно точно увидел слепящую искренность в его словах. Я скорее ожидал услышать нелепые извинения, может, и лживые, но извинения! А в итоге он откровенно вылил на меня все свои переживания, которые я, конечно же, не мог не понять. Причём сделал он это в совершенно неприкрытом виде. Я стоял как потерянный. Ответить мне на это ничего, кроме сожалений, не находилось, и я сказал: «Хорошо», после чего, протиснувшись в проход и оттолкнув юношу, я ушёл, оставив того стоять у входа.