Корабельная слободка - [115]

И тут только Николка, при свете дня, заметил, что на нем до сих пор клетчатая юбочка, красная куртка и гетры… Николке стало как-то неловко: ему показалось, что он словно в чужой коже. Он быстро сдернул все это с себя и остался в своей ситцевой рубашке и заплатанных порточках. А потом уже разбудил Мишука и Жору.

Мишук и Жора были потрясены, увидев перед собой вместе с Николкой и Кошку, да еще с мулом и повозкой. Повозка была очень похожа на ту, в которой еще год назад разъезжал по Севастополю с мартышкой на коленях содержатель зверинца Карл Швейцер. И Жора с Мишуком бегали теперь вокруг повозки, разглядывали французский сапог с медной шпорой и смотрели, как Кошка распрягает мула и подвешивает ему к храпу торбу с овсом.

Скоро проснулась и бабушка Елена. Затем капитан Стаматин открыл один глаз, а потом другой. На капитана Стаматина повозка не произвела впечатления, зато она очень понравилась бабушке Елене. Бабушка Елена сказала, что это очень красивая повозка и что она в молодости видела в Константинополе такую повозку на цыганской свадьбе.

Кошка не советовал торопиться в Севастополь.

— Напрямки — путь недалекий, — сказал он, — а в объезд наломаешь верст. Животина, вишь, намаялась: всю ночь в упряжке проходила. Пускай раньше силу нагуляет.

— Пускай нагуляет, — согласился Николка, — и мы поснедаем[70].

Поснедать был не прочь и Кошка. Он так и сделал. Закусив галетой и куском мяса, он залез в повозку соснуть перед дорогой. Заснул и Николка на бабушкином одеяле, с парусиновым кошелем под головой. А когда проснулся, утреннее недомогание — озноб и головную боль — как рукой сняло.

Небо прочистилось, и солнечный луч протянулся по балке, когда вся компания снова пустилась в дорогу. Охромевшего коня, уже совсем исчахшего, решено было не таскать за собой. Авось сам собою оправится и куда-нибудь прибьется. С повозки были сняты оба бочонка и тоже брошены, чтобы освободить место для бабушки и капитана Стаматина. Затем в повозку были уложены все пожитки и трофеи.

Непонятно, как это получилось, но когда все было готово, сигнал к отправлению был дан мулом.

— И-а! — звонко крикнул он и, никем не понукаемый, бодро зашагал как раз в том направлении, в каком это было нужно. — И-а! — повторил он, оглянувшись, все ли за ним поспевают.

— Вошел в силу, есть-таки, — сказал Кошка, шагая за повозкой. — Говорил я!

Только к вечеру добрались путники до Инкерманского моста. Вскоре их остановил дозор с фрегата «Кагул». Сам фрегат стоял верстах в трех, попрежнему близ Павловского мыса.

Матросы из дозора так и ахнули, увидя столь пестро раскрашенную повозку, запряженную конем не конем, а чем-то вроде коня. Но перестали дивиться, узнав Петра Кошку в матросе, который, сбив бескозырку на затылок, шел за повозкой.

— Да это ж Кошка! — хлопнул себя ладонью по коленке матрос из дозора, пожилой, с красными от курева усами. — Штукарь Кошка! Чего не выдумает! Ну, проезжай, брательник!

Николка хлестнул мула вожжой по хребту, и повозка пошла в объезд Килен-бухты, чтобы потом взять на Павловский мысок.

— Петро! — услышал Кошка позади себя чей-то знакомый голос. — Скоро масленица?

Кошка быстро обернулся: опять этот матрос в дрянной шинелишке из просмоленной парусины! И чего он тут слоняется, рот разиня?

— А тебе, умник, уже не терпится? Блинков захотелось, масленицу тебе? — сказал Кошка прищурясь. — Со сметаной, с маслицем блинки? Нет, брат, шалишь, рано! Добро, хватило б сухарей аржаных!

— Верно, Кошка! — снова хлопнул себя по коленке красноусый. — Отбрил-таки, брательник!.. А ты, Савка, не лезь! На бастионе, вишь, с тебя было пользы, как с козла молока; ну, и отсель вытурим, не посмотрим. Поди лучше умойся, чумазый!

Уж какой переполох поднялся в госпитале на Павловском мысу, когда Кошка внес туда на руках капитана Стаматина, а Христофор Спилиоти увидел подле своей койки бабушку Елену! В палату пришел старший лекарь Успенский, прибежала Даша Александрова, а потом явился Кирилл Спилиоти с женой Зоей. И уже по всей Корабельной стороне пошли рассказы про Николку, Мишука и Жору, которые в Балаклаву ходили и бабушку оттуда привели и капитана Стаматина выручили.

Капитана Стаматина положили тут же на койку, рядом с Христофором Спилиоти, потому что капитан был еле жив от перенесенного плена, от бури, швырнувшей его на берег, и от двухдневной тряски то в маленькой тележке, то на хромой лошади, то в повозке, запряженной мулом. И когда все успокоились, Мишук и Николка вспомнили, что вот у Жоры все уладилось с отцом и матерью, а им, Мишуку и Николке, будет, наверно, дома здоровенная трепка. Но, на Мишуково счастье, в госпиталь пришел в это время Елисей Белянкин с газетами и письмами. Елисей, увидев Мишука, первым делом нацелился ухватить его за вихор. Но, разобравшись во всем происшедшем, только крикнул Мишуку:

— Ступай к матери! Она уж по тебе все глаза выплакала.

И Мишук сразу убедился, что трепки ему не будет. Он, как пробка из бутылки, мигом вылетел из палаты и во весь дух помчался домой.

Пошел домой и Николка, прихватив с собой взятые из дому мешок и веревку. На плече у Николки висел на ремне карабин блохолова. Кроме того, Николка тащил всю амуницию шотландского стрелка, уложенную в парусиновый кошель. Каску блохолова ребята решили тоже отдать бабушке Елене: надо же бабушке в чем-нибудь кадило держать!