Копья народа - [3]

Почти все дела были о нарушении законов о пропусках. Африканец задержан на улице, один из его многочисленных пропусков в личной «книжке банту» не в порядке: десять дней тюрьмы или штраф два фунта. Подсудимые не протестовали, во всем соглашались с судьей. Кумало раздражала трусость этих людей.

Клерк докладывал;

— Бродяжничество. Задержан без пропуска, мой лорд.

Судья, покосившись на подсудимого, выносил приговор:

— Десять дней или два фунта штрафа…

За барьер встал молодой африканец. Он держался смело и независимо.

— Задержан без ночного пропуска, мой лорд, — доложил клерк. — При аресте оказал сопротивление.

Судья открыл было рот, чтобы изречь приговор, но африканец вклинился:

— Констебль ударил меня.

Судья недовольно пожевал губами и посмотрел на парня, как смотрят на человека, который не умеет себя вести.

— Я вижу, ты хочешь отнять у меня время. Находясь в чужом, европейском городе, ты должен беспрекословно повиноваться властям.

— Иоганнесбург мой город, Я здесь родился.

— Баас![5] — рявкнул судья.

— Я здесь родился, баас. Констебль ударил меня…

— Год тюрьмы без замены штрафом. Следующий.

Теперь Кумало понял, что те, кого он считал трусами и глупцами, вели себя разумно. Судье ничего не докажешь. А ведь он, Кумало, сопротивлялся при аресте.

К нему подошел бур с рыжей, седеющей бородой. Он остановился перед арестованным, вскинув выгоревшие густые брови, и, деловито разглядывая его колкими, глубоко посаженными глазами, словно перед ним была лошадь, спросил с кротостью, которая не вязалась с его угрюмым обликом:

— Слушай, бой, хочешь поехать ко мне на ферму? Подпишем контракт на год — и никакого суда.

Кумало подозрительно заглянул в светло-голубые колючие глаза бура. «Что за человек? Кажется, я где-то его видел. Но где?»

Бур вытер платком загорелый лоб, на котором белела полоса от шляпы.

— Христианин?

— Да.

— Я соблюдаю все воскресенья. Церковь неподалеку.

— Сколько будете платить?

— Три ранда в месяц. Церковь рядом. Как зовут?

Кумало ответил.

По лицу плантатора пробежала какая-то тень. Густые выгоревшие брови поднялись. Бур пристально, с интересом взглянул на парня.

На соглашении, которое подписал Кумало, плантатор поставил свою подпись: «Фан Снимен».

4

К вечеру приехали на ферму. Кумало огляделся: двор, окруженный высоким забором с колючей проволокой, длинный глинобитный барак с узкими прорезями вместо окон, крепкие, окованные железом ворота, сторож с ружьем. Настоящая тюрьма. И здесь ему предстоит провести целый год!

Старший надсмотрщик Урбаньяк — бур лет сорока, с большими оттопыренными ушами — приказал прибывшим построиться и произнес краткую речь, суть которой сводилась к тому, что батраки должны работать честно, им будет заплачено сполна, за нарушения будут наказывать.

Потом всех повели в барак. Здесь стояли ряды цементных прямоугольных блоков. Каждый блок заменял собой постель. Кумало получил одеяло. Матраса не полагалось.

Утром всех подмяли надсмотрщики. Рабочие съели по миске махью — жидкой забродившей каши — и отправились в поле. Надсмотрщики — буры и африканцы — ехали верхом. У каждого длинный свернутый съямбок — ременный кнут. На лицах — ни вражды, ни злобы: словно гнали рабочий скот.

Солнце еще не появилось. Малиновое пламя заливало восток, счастливо улыбалось новое утро. Кумало шагал в колонне оборванных людей. Здесь были и те, кто попал сюда по контракту, и заключенные, которых Фан Снимен «арендовал» за небольшую плату у департамента тюрем.

Отряд остановился на картофельном поле. Кривые красные грядки уходили к горизонту.

— На месяц работы, — сказал Мозес, тот самый африканец из Иоганнесбурга, у которого было семеро детей.

— Неужели можно все это убрать? — Поле казалось Кумало необъятным.

Надсмотрщик подтолкнул его рукояткой съямбока:

— Не разговаривать. Построиться.

Все выстроились поперек грядок, и лопоухий Урбаньяк, имевший склонность к речам, снова произнес наставление: рабочие должны соблюдать прямую линию, не отставать и выбирать все картофелины из земли до единой.

— Помолитесь и начинайте!

Передвигаясь, Кумало и Мозес перетаскивали за собою мешок. Надсмотрщик ду Прииз то и дело соскакивал с лошади и шарил руками в земле, проверяя работу африканцев. Это был желчный, озлобленный человек, какой-то потертый и выцветший. Кумало работал тщательно, и надсмотрщик ни разу не поймал его. Мозесу дважды досталось кнутом по спине. Он вынес это стойко, не издав ни звука.

Кумало спотыкался о грядки, тело ломило от напряжения. Отдыхать не разрешалось. Этот первый день на ферме Кумало запомнил надолго. Возвращаясь вечером, он едва двигался.

В компаунде в ожидании обеда Кумало сел у костра. Вокруг сидели люди со всей Южной Африки: и басуто из Лесото, завернутые в яркие одеяла, и местные зулусы, и даже африканцы из Родезии.

Маймане — застенчивый и симпатичный паренек из Иоганнесбурга — понравился Кумало. Маймане сказал, что попал на ферму, забыв дома документы. Полиция остановила его на улице, и он оказался здесь. Маймане говорил ровным голосом, не возмущаясь. Все было в порядке вещей.

— Кумало видит там двоих из племени матабеле[6], — Маймане указал на крепких мужчин у соседнего костра. — Это внуки короля матабеле. Баас не отпускает их с фермы.