Копья летящего тень - [165]

— Смотрите! — испуганно воскликнула Галя. — Что у нее в руке…

Из-под края простыни, зажатого в скрюченной старушечьей руке, торчал пенис младенца!

С содроганием отшатнувшись от этого гротескного зрелища, Леонид Павлович почему-то вспомнил, как однажды в детстве, сидя за столом, опрокинул на себя стакан горячего какао и обжег себе самое чувствительное место. Пришлось идти к хирургу, делать перевязки, но самое главное — мать брезговала даже прикасаться к ожогу и мальчику приходилось самому смазывать его мазью.

— Кто-то совершенно безвкусно шутит над нами, — цепляясь за последние остатки здравого смысла, сказала Люба. — Я сейчас же заявлю в милицию!..

— Подожди!.. — воскликнул Леонид Павлович, хватая ее за руку. — Сначала я позвоню Полищуку!

— Опять этот твой Полищук! — язвительно усмехнулась Люба. — Если хочешь знать, он такой же дурак, как и ты! Тоже мне, нашли призрак! Нашли нечистую силу!

— А кто же, по-твоему, свернул эти болты? Кто сбросил на пол свинцовую крышку? Кто ломился ночью к нам в комнату? — Столь же язвительно и запальчиво воскликнул Леонид Павлович.

Понимая, что присутствует не при обычной супружеской перебранке, Галя пыталась вникнуть в то, о чем они говорили. Но все ее мысли вертелись вокруг нелепо торчащего из-под простыни детского пениса. Осторожно отогнув край простыни, она тихо ахнула: из оторванного конца пениса сочилась кровь — прямо на парадно-похоронное облачение Таисии Карповны.

Галя опрометью бросилась в другую комнату, где лежал на диване, загороженный со всех сторон стульями, ее сын. Быстро развернув пеленки и убедившись, что все у него на месте, она села на край дивана, совершенно сбитая с толку. «Вряд ли это чья-то шутка, — с ужасом подумала она. — Скорее, это чья-то трагедия…»

Ей нельзя было покидать своего мальчика ни на минуту — в этой квартире происходило что-то невероятное.

Через полчаса пришел Полищук. Увидев валявшуюся на полу крышку свинцового гроба с сорванными болтами, он так разволновался, что выкурил подряд пять сигарет.

— Да, это призрак… — дрожащим голосом произнес он. — Я же говорил… Она не даст вам покоя, и не только вам…

Леонид Павлович и Люба переглянулись, не зная, что на это сказать. Некоторое время все тревожно молчали, но потом Люба, как самая здравомыслящая из всех, деловито произнесла:

— Может быть, вы, доктор, объясните нам, как все это следует понимать… Видите ли, там, под простыней, откуда-то взялся…

Она с опаской отогнула край простыни, словно оттуда могло вылезти какое-то ядовитое насекомое.

Увидев зажатый в скрюченных пальцах детский пенис, Полищук побледнел. Его глаза на миг зажмурились, потом снова открылись, он метнулся к гробу, рывком сорвал с покойницы простыню. На его тонком, интеллигентном лице была написана теперь решимость и воля к действию.

Разогнув холодные и жесткие пальцы покойницы, он высвободил оторванные гениталии несчастного младенца. Увидев капли крови, он деловито посмотрел на пол: возле одной из табуреток тоже была капля и еще одна — возле балконной двери. Полищук вышел на балкон — там, на каменных перилах, тоже были следы крови. Завернув свою страшную находку в полиэтилен и спрятав в карман халата, он вернулся в комнату и сухо произнес:

— Хочу вам сообщить, друзья мои, что сегодня ночью в роддоме погиб еще один новорожденный — той же самой жуткой смертью, что и вчерашние жертвы. Понимаете?

— Не может быть… — еле слышно пробормотал Леонид Павлович.

— У меня это просто не укладывается в голове! — все еще пытаясь цепляться за свой спасительный здравый смысл, произнесла Люба.

— Так вот почему она, — скорее самому себе, чем остальным, сказал Леонид Павлович, — вот почему она ломилась ночью в нашу комнату! Потому что там был грудной ребенок!

— И что же? — с интересом спросил врач.

— Мне удалось остановить ее, — нехотя ответил Леонид Павлович. — Я сам не понимаю, как это у меня получилось…

Полищук усмехнулся.

— Вот видите, у вас, оказывается, есть скрытые способности!

— Вы хотите сказать, что эта немощная, высохшая старушка могла сорвать закрученную болтами крышку свинцового гроба и выломать все двери? Да вы, что, товарищи, спятили? — вызывающе громко воскликнула Люба.

— Это немощное старушечье тело, — спокойно возразил Полищук, — стало вместилищем разрушительных злых сил — и именно потому, что душа покойной никогда не сопротивлялась злу, смиряясь перед ним!

— И что же нам теперь делать? — недоверчиво, все еще сомневаясь в правоте Полищука, спросила Люба.

— Есть только один выход, — сухо ответил Полищук, — железный стержень в сердце! Рецепт старинный, но эффективный.

— То есть?.. — непонимающе спросил Леонид Павлович.

— Это делается так, — деловито пояснил врач, словно речь шла о самых обычных вещах, — берется длинный гвоздь или тонкий стальной стержень и молотком — а лучше кувалдой! — вбивается в сердце призрака.

— Какая мерзость, — поморщившись, сказала Люба.

— Вы хотите, чтобы я… своей родной матери… всадил в сердце гвоздь?! — возмущенно воскликнул Леонид Павлович.

Полищук пожал плечами.

— Я понимаю, у вас не поднимется на это рука, все-таки она была вашей матерью, — сказал он, — Поэтому я сам сделаю это. Несите железо!