Копейщики - [41]

Де Меро, услышав за дверью далекие шаги караула, отвернулся от окошка. Вот и ужин. Дни измеряются временем от завтрака до вечерней трапезы. Поздняя месса означает наступление ночи. Но сначала - ужин. Это святое. Сначала стражник, разносящий еду, идет к Бертрану. Судя по скрипу дверей и звону посуды, тот находился чуть ли не в противоположном конце подвала. Затем пищу приносят сюда. Кусок лепешки, жидкий бараний суп и треснувшая глиняная плошка с мутной водой. Меро, привыкший к постам, безропотно съедал всё подчистую. Вот и сейчас, зная, что силы ещё пригодятся, он не оставил даже крошек хлеба на полу.

«Мыши перебьются», - эта мысль позабавила его. Он представил себе разочарованные мордочки и удивлённые глазки маленьких созданий и мысленно попросил у них прощения за свою жадность. Поднявшись с вороха соломы, барон размял затекшие ноги и повернулся к стене, где белели нацарапанные нательным крестом замысловатые схемы. Ещё одна загадка не давала ему покоя. Начертив по памяти расположение входов, келий и колонн мечети Аль-Акса, линию бегства госпитальера, Гюи пытался понять, куда тот мог деть украденную вещь. Поскольку в одежде убитых ничего не нашли, а Меро был к тому же уверен, что вряд ли у злоумышленников был третий сообщник - барон сделал вывод: копьё, о котором упоминал магистр, спрятано где-то внутри казарм тамплиеров. Но где? Все укромные уголки давно проверены стражей. Наверняка обыск был тщательным и долгим. Если это - ценное для де Пейна оружие, некая фамильная святыня, то наверняка искали так, как искали золото иудеев и мусульман после резни в Иерусалме 16 июля 1099 года. А потом, копьё – не иголка. Хотя почему такая уверенность, что это копьё или другое оружие? Зачем строить догадки, полагаясь на слова де Пейна? Слишком много тумана в его речах. Верить ли им? Тогда что могло быть ценно для убитого сельджука? Он что-то говорил о реликвии рода Зайда. Это мог быть меч, украшенный драгоценными камнями и золотом. Это, возможно, был посох какого-то почитаемого мусульманами нищего или самого пророка. Или серебряная фигурка языческого идола, инкрустированная слоновой костью, или амулет. Впрочем, амулет слишком мал, и после похищения он оказался бы на шее араба. А потом, вряд ли магистр польстился бы на языческого божка или посох. В первом случае статуэтка давно была бы переплавлена де Пейном в слиток. Братству всегда не хватает денег. А во втором, зная о любви магистра к оружию, можно предположить, что он бы не упустил случая нацепить меч, а не прибрать к рукам какой-то старый посох. Покрасоваться перед близким кругом рыцарей и магистру приятно. А так, с посохом, пошли бы слухи, домыслы, появились бы ненужные вопросы. Нет, это не малахитовый кубок царя Соломона и не черепаховый гребень царицы Савской. О таких трофеях можно только мечтать.

«Господи, какой бред я несу! Была бы жара - тогда понятно. Тогда бы я сказал, что мозги начинают закипать от всех этих загадок», - думал узник.

Вспомнив о жаре, Гюи подумал о другом: «В подземелье становится слишком холодно, а при мне нет даже плаща», - эту мысль прервал звук тяжёлых шагов по коридору. Зазвенел ключ, перебираемый на связке чьей-то рукой, заскрипел засов.

- Вот и ночь, брат Гюи, - в клетку протиснулся давний знакомый Меро, лотарингский рыцарь, а ныне хромой монах брат Иоганн. Три года назад здоровому как медведь тамплиеру сарацинская стрела задела позвоночник. Он долго не ходил, а когда поправился, оказался не в силах поднять меч. Тамплиер стал увечным, никому не нужным ветераном, и мог передвигаться, только согнувшись в три погибели. Теперь бедняга заведовал подвалами ордена. Монаха часто одолевала скука, и он не прочь был провести время за разговорами.

- Я тут подумал: ночи стали прохладнее, солома у тебя старая, да и кучка невелика, - он бросил под ноги Меро свежую охапку сена.

– Теперь теплее будет, - буркнул калека.

Меро подошёл к бывшему соратнику и, не зная, как выразить свою благодарность, взял Иоганна за локоть.

- Ох, и попадёт тебе за разговоры со мной! Спасибо, брат. Ты прав. Сыро здесь, вот и холодно. Да ты садись.

- Пустяки, постою. Потом встать будет ох, как не просто.

- Да-да, конечно, - Меро смущённо хлопнул старого вояку по плечу. - Прости ты меня, дурака. Совсем забыл.

- Да ладно, чего уж там, - монах неловко прислонился спиной к железной коробке двери.

«Эх, был бы на его месте кто-то другой, двинул бы кулаком по тупой голове. Вышел бы сам, освободил Бертрана - и поминай, как звали, – подумал внезапно узник, отводя глаза в сторону от ключей, висевших на поясе искалеченного рыцаря. - Нет, к чёрту искушение. Негоже так поступать с увечным, да к тому же старым знакомцем», - решил Гюи, а вслух сказал:

- Давай брат, двигай отсюда. Или ты забыл о запрете на разговоры со мной? – барон отошёл подальше от монаха. Но тот не уходил.

- Бог с ними, с запретами. Что со мной можно сделать и как наказать? Я и так уже наказан, дальше некуда, - в голосе рыцаря слышалась тоска.

- Что-то случилось? – Меро почувствовал неладное.

- Случилось, брат. Сегодня чёрный для ордена день. Войска, посланные на осаду какой-то маленькой крепости сарацин, потерпели поражение. И город взять не удалось, и потрепали нас изрядно. А вчера пришло известие о ещё одной неудаче под Дамаском. Многие из братьев полегли под сарацинскими мечами и стрелами. Некоторые в панике покинули поле боя. Говорят, арабы едва не пленили магистра. Его вышибли из седла копьем, но, слава Иисусу, наконечник сломался и застрял в сочленении доспехов, а оруженосцы - ле Шанэ и де Акр - оттащили его от лошади и перенесли под защиту лучников. Молодцы, дьявол их побери! Такой вес, столько железа! Хотя бы доспехи сняли. Но ведь дотащили. Еле в себя пришёл де Пейн. Вот такие дурные вести. Давай, рыцарь, молись об усопших, - хромой монах хлопнул де Меро по плечу, вздохнул и пошёл прочь. Хлопнула дверь, звякнул ключ.