Копейка - [25]

Земля 37      

Заснеженное поле. Я шёл по нему, неглубоко проваливаясь сквозь жёсткий наст. Белая равнина была редко утыкана странными сугробами, будто дети, начав лепить снежных баб, разом бросили это занятие ещё на этапе скатывания нижних комьев. Было холодно. Где-то находился источник тепла, который нужно было найти, но я всё не мог определиться с точным направлением. Я петлял как заяц, пока совсем не выбился из сил. В надежде спастись от холода я вжался под большой сугроб. И сугроб подо мной сразу начал таять. Я провалился в его белое нутро, и со всех сторон меня стала заливать холодная вода. И тут дно сугроба и его стенки обрели матовость, ровность и твёрдость. Сквозь воду я увидел свои ноги. Мне захотелось пошевелить ими, и пяткой я нащупал какое-то небольшое препятствие на дне сугроба. Я потянулся, чтобы убрать его, и сугроб окончательно растаял!

Я сидел в остывшей ванне. Остатки сна быстро улетучивались, чему способствовала температура воды. Вспомнив про Сашу и поликлинику, я выскочил на коврик и наскоро вытерся полотенцем. Надев халат, я умылся и успел немного согреться.

Саша спал в кресле, свесив голову на грудь. На экране телевизора несколько конных красноармейцев беззвучно уходили в закатное солнце. Часы показывали половину десятого.

Я вышел на кухню, закрыв за собой дверь в комнату. Я поставил на огонь чайник и сложил пищевые брусочки на широкую плоскую тарелку. Хлеб, имевшийся дома, весь заплесневел, а вот сушки ещё держались. С ними я и выпил первую чашку кофе.

За этим нехитрым завтраком я сверстал план на день. Во-первых, нужно будет у моего участкового врача добиться продления больничного. Во-вторых, необходимо передать информацию о выполненном поручении.

Из тумбочки в прихожей я достал приличный листок бумаги и ручку. «Нашёл», – написал я на нём, а потом ниже добавил свой адрес: улицу, номер дома и квартиры. Листок я сложил в тот же конверт, который остался из-под Сашиной школьной фотографии.

Перед уходом в поликлинику я разбудил Сашу и показал ему как пользоваться туалетом. Счет по этим пантомимным номерам у нас сравнялся и стал 1:1. Умываться Саша не пожелал, а захватив свой батончик, вернулся к просмотру фильмов. Мне даже с грустью подумалось, что если вложить ему сейчас банку пива в руку и включить футбол, да оставить в таком состоянии на недельку, то вспомнит ли он потом Мир Синего Солнца, бункер и нашу с ним встречу?

На приёме у врача всё прошло довольно гладко. Сперва меня отчитали за неявку. Пришлось соврать, что я спал как сурок двое суток на фоне сохраняющейся слабости. После чего терапевт сменила гнев на милость, сочтя крепкий сон признаком грядущего выздоровления, и назначила мне на ближайший понедельник.

По пути домой я зашёл в подъезд, где жил Евгений Петрович. Дверь в подъезд, как и сам дом, была старая, и кодовый замок на ней жильцы так и не удосужились поменять. Я троеперстием ткнул в самые потёртые кнопки, а затем поднялся на площадку между первым и вторым этажами.

Почтовый ящик с номером «54» был пуст, значит, его содержимое проверялось. Увы, смерть не сразу избавляет человека от квитанций, писем из налоговой и всякого рекламного мусора. Иногда отправителю безразлично жив ли ещё его получатель, ведь всё равно кто-то должен платить по счетам или вестись на «уникальные» предложения.

Но оставлять среди бела дня послание под дворником «копейки» мне уже не казалось надёжным способом связи. Поэтому я бросил конверт в почтовый ящик, зная что уж мой-то адресат точно его получит.

Вернувшись домой, я с порога услышал Сашино сипение и бульканье. В испуге я рванулся в комнату, но ничего страшного там не обнаружил. Наоборот, Саша искренне радовался, следя на экране за приключениями двух школьников. Глаза у Саши были по-кроличьи красны, а на коленях лежала наполовину опустошённая широкая тарелка. Я взял на кухне пакет с сушками и вернулся в комнату. Сев рядом с Сашей, я несильно прибавил звук и стал ждать.

Земля 38

Домофон прозвенел, когда на часах было 19-05. К этому времени Саша успел два раза поспать в кресле, не отходя от телевизора, а пустую тарелку с его колен я уже давно убрал в мойку. Саша тоже услышал звонок и вопросительно посмотрел на меня. Я успокоил его кивком, дав понять, что всё нормально.

Я нажал на круглую кнопку с ключиком и приоткрыл входную дверь. Наш лифт находился на очередной профилактике, поэтому минут через пять я расслышал медленные шаги и прерывистое одышливое дыхание.

Я сразу узнал эту пожилую женщину. Это именно она в день прощания с Евгением Петровичем недовольно смотрела на меня, стоявшего рядом с «копейкой». Я вспомнил, что звали её Ольга Николаевна.

Далее произошла душераздирающая сцена в лучших традициях немого кино. Я жестом руки предложил Ольге Николаевне пройти в комнату, но она словно окаменела, никак не отреагировав на моё приглашение. Мысленно похоронив ребёнка тысячу раз, она всё равно боялась получить подтверждение его смерти. Я не знал осталась ли в ней хоть капля надежды на то, что он жив. Тогда я пошёл за Сашей, но он опередил меня и вышел сам.

И два когда-то самых близких человека застыли в паре метров друг от друга. Время и пространство не только разделили их, но и сильно изменили их облик. Мать и сын, судорожно всматриваясь в лицо напротив, искали родные черты. Они были как две статуи, у которых жили только глаза. По глазам они и узнали друг друга. Саша подошёл к ней, и они неловко обнялись, точнее, сцепились руками. А потом они заплакали, каждый по-своему, кто как умел.