Контуры и силуэты - [13]

Все это меня не касается, и о мальчике, и о своих рассуждениях я тотчас забыл, как только отвернулся от него. Почему-то внезапно вспомнил — но это было уже не здесь, — как тогда, уже подняв ногу, чтобы ступить на переход, с неожиданной яркостью представил себе распахнутую дверь чердака и посыпанный песком и шлаком чердачный пол и мою смутную тень в светлом прямоугольнике с нечеткими краями, и как эта тень исчезла вместе с ним. Почему я вспомнил это? Наверное, от того движения, когда я занес ногу на трамвайную подножку, но я продолжал думать об этом в трамвае, до тех пор пока за Тучковым мостом, там, где с шестидесятых годов открывался вид на огромный и уродливый бетонно-стеклянный Концертно-спортивный комплекс, теперь из-за какого-то еще строительства заслоненный рустованным бетонным забором, вот на этом заборе, на четырехгранном выступе руста малярной кистью, видимо, масляной, а может быть, нитрокраской, во всяком случае, чем-то несмываемым и ярко-красным было наляпано:

ГЕНРИХ ШУЛЬГИН

На первой же остановке я вышел, пешком вернулся назад. Стало жарко. Я снял шляпу под моросящим дождем, ладонью пригладил волосы. От букв потянулись вниз, прокапав с выступа на выступ, кровавые потеки, и под надписью отдельно был поставлен восклицательный знак — еще две кровавые кляксы. Впечатление было зловещим.

Да, впечатление было зловещим. Оно не было зловещим три дня и стало зловещим в вечер убийства. Его убили за этим забором, в Концертно-спортивном комплексе, где он выступал. Он получил две пули, две кровавых кляксы, как этот восклицательный знак.

Если бы не убийство певицы, я бы так и не заметил этого несоответствия. Дня за три до смерти Шульгина я проезжал мимо этого забора и тогда уже увидел эту надпись, но мало ли какие имена пишут фанаты на заборах и в подворотнях. Шульгин был еще жив, и меня это не заинтересовало, а потом... Может быть, мне и приходило в голову, что вот, мол, какая странная, зловещая, предвосхищающая надпись, — может быть, приходило, а может быть, и нет. Теперь я подумал, что вот еще одно совпадение в том же духе. Если бы не певица... То есть я и не придавал этому значения до сих пор. Странно, когда действие развивается в обратном порядке. Мысленно я довел эту идею до абсурда. И та дурацкая демонстрация с последующим митингом на Дворцовой площади, и нелепые воззвания на щитах у Гостиного Двора — все это должно было происходить до убийства. А может быть, здесь просто была нарушена симметрия? Допустим, что в чьей-то голове все это и прокручивалось в обратном порядке — митинг, демонстрация, надпись на заборе, убийство — то есть от результата. А произойти должно было от причины: убийство, надпись на заборе, демонстрация, митинг. Да, если идти от ожидаемого результата... Но в одном месте при исполнении вышел сбой: надпись на заборе выскочила преждевременно, потому что просто какой-то рабочий паренек в свой обеденный перерыв, схватив ведро краски и малярную кисть, помчался и украсил забор именем своего кумира. И это было просто совпадением, но для меня сбой в монтаже оказался ньютоновым яблоком. Но оказалось, не только для меня: во всяком случае, уже тем же вечером комментатор, изменив своей обычной скороговорке, вещал: “Это был единственный певец о России и для России, воспевавший русское и русских. Не стоит ли задуматься: кому нужна его смерть?” Он говорил еще что-то о патриотизме и происках, но я не придал этому значения, потому что он всегда говорил многозначительно, так, чтобы создавалось впечатление, будто он знает больше, чем говорит, а может быть, он и в самом деле знает, больше, чем говорит, а может быть, вообще заказывает происшествия, чтобы сообщать о них? Телевизор такая штука: никогда не знаешь, что впереди. А кому это выгодно? Здесь было слишком много случайностей, чтобы подозревать злоумышление. Ведь еще до комментария в тот день было сообщено в “Телетексте”: “Сегодня перед несостоявшимся выступлением был убит известный певец и автор многих песен Генрих Шульгин. Артист выстрелил из газового пистолета, ответом было два выстрела из боевого оружия”.

Итак, что-то не клеилось тогда у комментатора, тем более что владельцем оружия оказался какой-то Иванов со своей не то Гюльнарой, не то Сорейей, какой-то певицей из Средней Азии, у которой он был и менеджером и, кажется, любовником. Тем не менее в ближайшую субботу, день, который “патриоты” блюдут столь же неукоснительно, как и ортодоксальные евреи, я из окна троллейбуса увидел направляющуюся в сторону Дворцовой площади небольшую, человек из двухсот, процессию с красными и черно-желто-белыми флагами, транспарантами и лозунгами:

ВСЯ ВЛАСТЬ СОВЕТАМ

УБИЙЦ ГЕНРИХА ШУЛЬГИНА К ОТВЕТУ

И как-то очень некстати:

ПРИВАТИЗАТОРОВ В ИЗРАИЛЬ

Что с ними делать? — обычные городские сумасшедшие. Многих из них я уже знал в лицо, наблюдая только по телевизору. Что с них взять? Они постоянно чувствуют заговор и опасность. Ни Церковью, ни строительством церкви, ни еще каким-нибудь строительством их не объединить, но они всегда готовы на погром: их чувства — зависть и злоба, их способ общения — ругань и драка, их мало, но в нужный момент, когда все остальные охвачены унынием и апатией, они оказываются в большинстве.