Контурные карты для взрослых - [30]

— Ты хочешь, чтобы я его простила? Чтобы написала заявление, что не имею претензий? Хорошо, Ади. Я сделаю это. Если ты пообещаешь сегодня же вывезти меня отсюда в Дакар. Любыми путями.

Я удивилась, как сипло прозвучал мой голос. И устало. Во взгляде Ади я уловила тревогу.

— Я ничего не заставляю тебя, Рената. Я просто хочу, чтобы ты уехала, поставив точку в этом деле. Какую — решать тебе. Если ты скажешь, что пусть все идет своим чередом, клянусь, я пальцем не пошевелю после твоего отъезда. И да, я вывезу тебя сегодня. Даже на осле.

— Не надо на осле. Лучше самолетом.

— Отлично. Поехали.

— Мне надо одеться.

Ничего я не стала подписывать. У меня просто уже не было сил. Наверное, если бы Эсса стал умолять о прощении, изворачиваться, оправдываться, я бы почувствовала просто отвращение, развернулась и ушла. А может, стала бы говорить с ним, выслушала бы его, попыталась понять. Не знаю. Но он молчал. Сидел на грязном заплеванном полу, с опухшей переносицей и затекшим глазом рядом с парой других заключенных и молчал. Его вывели к нам, заперли нас в отдельной комнате. Не знаю, таковы ли были правила или Ади договорилась. Он не стал оставлять нас вдвоем, я бы и не хотела. Эсса сел напротив меня и продолжал молчать. Он смотрел на меня и был похож на преданную собаку, которая испортила хозяину любимую вещь и за это ее выгнали на улицу. «Но ты ведь человек, — думала я, глядя ему в глаза. — Ты не безмолвное животное, ты умеешь разговаривать, слушать, ты отвечаешь за свои поступки. Это не инстинкты, потому что ты человек». А он все равно смотрел на меня взглядом преданной собаки.

Казалось, вотвот, и он заскулит. Потом он не выдержал моего взгляда и отвернулся. И больше не посмотрел на меня. Ни разу.

— Рената уезжает, Эсса, — сказала Ади.

Тот кивнул.

— Ты ничего не хочешь сказать? Она ведь сюда пришла не твое молчание слушать.

Эсса не шевельнулся.

— Ладно, хватит. — отрезала я. — Уйдем отсюда.

На мое счастье, в этот день был чартерный рейс до Дакара, и к трем часам дня после поспешных сборов я уже была в аэропорту. Здесь ко мне подошел незнакомый человек и сказал, чтобы я не беспокоилась.

— В чем дело? — переспросила я.

— Господин мэр поручил передать вам, мадам, что все под его личным контролем. Мы не позволим нашей молодежи портить репутацию города и народа. Мы не позволим им нападать на наших гостей, не позволим безнаказанно оскорблять порядочных женщин. Мы понимаем ваш гнев и заверяем, что виновный понесет наказание.

— Я не имею к нему претензий.

— Не понял, мадам.

Он хлопал глазами и смотрел непонимающе.

Я посмотрела на Ади:

— Можешь сказать ему, что я не имею претензий. Скажи на вашем языке!

— Скоро посадка.

— Ты меня слышишь? Скажи ему, что я не имею претензий к Эссе. Пусть отпустят его, слышишь? Скажи ему!

Я беспомощно оглянулась. Схватила листок бумаги со стойки регистрации, села на корточки и размашисто написала заявление, что не имею никаких претензий к Эссе, и что все произошедшее — это недоразумение, недопонимание, и что я снимаю все обвинения.

— Ади, так пойдет?

Она взяла листок из моих дрожащих рук. Показала представителю мэрии. Тот пожал плечами. В его взгляде я прочла оттенок непонимания и презрения.

— Но я не знаю, мадам!

— Рената, беги, сейчас закроют посадку, — улыбнулась Ади.

Мудрая Ади. Она знала свой народ. Она знала, что надо делать. Работник аэропорта схватил меня за руку и потащил к трапу самолета. Я пыталась вытянуть шею и разглядеть в окошко Ади, но так и не смогла увидеть ее за мутными стеклами окон аэропорта.

Самолет летел низко, так низко, что я легко могла разглядпеть знакомые улочки, деревья, крыши хижин в окружающих деревнях. Не думаю, что найду в себе силы приехать в Зиганшор еще раз. Не думаю, что смогу для себя объяснить все произошедшее понятным мне языком. Не думаю, что смогу понять себя до конца в этой истории. Не уверена, что смогу продолжать верить в возможность того, что когдалибо все народы смогут понять друг друга, что есть еще возможность всех примирить и понять. Всем помочь. Нет, это невозможно. Поэтому есть они и есть мы. Нам предстоит жить и прощать, в том числе самих себя. Предстоит учиться любить, в том числе самих себя. Предстоит пытаться быть счастливыми. А им предстоит всегда жить так, как они считают нужным, оставаясь для нас другой планетой.

Я смотрела на знакомый пейзаж через иллюминатор самолета. Деревья и хижины становились все меньше и меньше, растворяясь в голубой низине. Я откинулась на спинку сиденья и беззвучно заплакала. Я знаю одно, что я плакала бы совсем поиному, если бы не написала этого заявления. Пусть я и бывший, но — врач. Главное — не навредить.

Татьяна Соломатина

Сонина Америка

Сонечка сидит в коридоре родильного зала за столом, пьет отвратительный кофе и медленно выговаривает старшей акушерке смены Людмиле Петровне:

— Massachusetts General Hospital, often abbreviated to «Mass General» or just «MGH», is a teaching hospital of Harvard Medical School. MGH physicians specialize in patient care and treatment across a variety of diseases… [9]

— Такто оно так, Софья Николавна, да только что с того толку в наших краях? — Акушерка глядит на доктора сочувственно.