Контрснайпер - [14]

Пространство чердака тонуло в темноте. Узкие полоски света проникали лишь через щели выходящих на крышу люков. Тишину оживлял негромко подвывающий сквозняк — эдакий легкий саундтрек к триллеру или, скорее, к фильму ужасов. Только здесь был не киношный ужастик, а явь…

— Есть тут кто? — окликнула Ирина.

А в ответ — тишина… И не закуришь, мама…

Ирина скользнула внутрь, остановилась и, дав глазам немного привыкнуть к темноте, осторожно двинулась вперед, держа «макарыча» в боевой позиции. Держала на бедре, а не перед собой, как в тех же триллерах, на вытянутой руке, — так его легче всего выбить.

Она не видела мужчину, прятавшегося за вентиляционной шахтой метрах в трех от входа. Не видела, как он достал из-за пояса нож и поднял его для удара…

Вслед за Ириной на лестницу выглянула мать. Нина Михайловна уже ругала себя: зачем сказала про того типа? Вот дура старая! Господи, чего Ирка за ним поперлась? Ну что ей все неймётся… Мало ли кто на лестнице стоит… Что — у всех документы проверять?

Она решительно направилась к чердаку. И тут откуда-то сверху раздался грохот, тут же сменившийся матерной тирадой и коротким стоном.

— Ира! — схватилась за сердце мать.

Ответа не последовало.

Нина Михайловна преодолела последний марш, когда с чердака, хромая и морщась от боли, выбралась Ирина. Белоснежный костюм стал грязно-серым.

— Что с тобой?!

— Упала… Нога между досок угодила.

Опершись о перила, дочь сняла левую туфлю.

— Каблук сломала… Надо в мастерскую срочно нести.

— Я сама завтра отнесу. Мастерская — вон, через дорогу.

— Ага, завтра… А в чем я на работу пойду?

— У тебя ж не единственная пара.

— Мамуль, ну как ты не понимаешь, они для меня — как талисман. Я их купила, когда… Ну, неважно. Главное, в первый день на работу хочу в них пойти.

— Странная ты у меня. Приметы какие-то, звери, туфли вот теперь… Ты словно какой-то защитный круг вокруг себя создаешь. Словно боишься чего…

— Нет, мам, не боюсь. Хотя… все мы чего-то боимся, даже если не осознаем. Ну суеверная немного, и что?.. Мне — так легче.

* * *

Сапожник повертел в руках туфлю и флегматично поинтересовался:

— Вам срочно или оставите?

— Если можно, срочно, — ответила Ирина.

— Отчего ж нельзя? Можно и срочно. Двести сорок рублей.

— Хорошо. — Ирина вытащила кошелек.

Отсчитав сдачу, мастер кивнул на узкий диванчик у противоположной стены каморки:

— Присаживайтесь. Минут пятнадцать придется подождать.

Возле диванчика на небольшом трехногом столике покоился потрепанный журнал, пол-обложки которого занимали силиконовые прелести некой неопознанной девицы. Назывался журнал почему-то «Анекдоты», хотя столь выдающийся бюст должен был бы вызывать не смех, а по крайней мере уважение. Или зависть. Или сочувствие… Тут уж с какой стороны посмотреть.

Ирина потянулась за журналом, но в этот момент дверь каморки отворилась, и в мастерскую, подволакивая ногу, вошел худощавый парень лет тридцати. Заинтересованно глянув на Голикову сквозь толстые стекла очков в изящной металлической оправе, он подошел к прилавку, нагнулся, стащил с правой ноги сандалию и протянул ее сапожнику:

— Не поможете моему горю? Ремешки порвались.

— Вам срочно?

— Хотелось бы. А то босиком как-то не комильфо — носок постоянно сползает.

— Тогда за дамочкой будете. — Мастер положил сандалию на верстак слева от себя.

— А сколько это займет времени?

— Постараюсь не задерживать.

Ирина чуть отодвинулась в сторону, освобождая место. Мужчина благодарно кивнул, на левой ноге допрыгал до дивана и плюхнулся рядом. Потянулся было к журналу, но, вспомнив про соседку, отвел руку. Ей даже показалось, что он покраснел. Какой-то несуразный, словно большой ребенок.

Вопреки подавляющему большинству девиц, предпочитающих мачо или, как там сейчас модно называть волосатых и плечистых, — альфа-самцов, Ирине нравились очкарики. Еще со школы. Они казались ей загадочными и умными. А интеллект привлекал гораздо больше, чем ярко выраженные маскулинные черты. Может быть, потому, что сама была не из тихонь? Неудивительно: отец-спортсмен воспитывал дочку соответственно. Потому и мальчишечьи игры всегда были ей по душе — уже после четвертого класса каталась с мальчишками в излучине реки на плотах. А в пятом — влюбилась. В отличника, который вдобавок еще играл на виолончели. Парнишка носил очки и был старше ее на два года, как подойти к нему, она не представляла. Слишком неприступным и умным он ей казался.

Но однажды случай представился. Она вышла в коридор после факультатива по русскому и увидела предмет своих грез в окружении троих амбалов из девятого. Музыкант прижимал к себе виолончель в чехле, словно ребенка. Вид у него был беспомощный. Но что поразило ее больше всего — один из парней сорвал с него очки и отшвырнул в сторону. Ирина вдруг ощутила, как ее с головой окатила холодная волна. И это не был страх. Она бросилась за очками, подняла и протянула музыканту. А потом с ненавистью взглянула на амбалов: «Какие же вы трусы! Козлы! Трое на одного!» — «А это что за сопля-защитница тут?» Самый крупный схватил ее за нос. Глаза защипало — не столько от боли, сколько от обиды. Она вырвалась и, неожиданно для самой себя, со всей силы залепила обидчику оплеуху. Двое других парней заржали. Пока амбал потирал щеку, раздумывая, что ему делать — не драться же с малявкой, не солидно, — дверь класса открылась, и в коридор вышла учительница…