Контрреволюция. Как строилась вертикаль власти в современной России и как это влияет на экономику - [107]

Наивно предполагать, что бизнесмены не поняли таких прямолинейных намеков. Так или иначе они договорились с Кремлем[531], и все упомянутые эпизоды благополучно растворились в воздухе. Более того, Владимир Потанин во время одной из своих встреч с президентом Путиным прямо сказал, что если государство захочет отобрать у него акции «Норильского никеля», то он готов сделать это при первой же просьбе, подчеркнув, что никаких уголовных дел или арестов для этого не требуется.

В последующие годы аналогичные публичные заявления можно было слышать из уст многих крупных российских бизнесменов. В 2007 г. основной акционер РУСАЛа, абсолютно лояльный Кремлю Олег Дерипаска сказал: «Если государство скажет, что мы должны его [РУСАЛ] отдать, мы его отдадим. Я не отделяю себя от государства». В 2014 г. ближайший друг Владимира Путина Геннадий Тимченко заявил: «…Могу сказать четко и определенно: если понадобится, завтра же передам все государству»[532]. После того как у АФК «Система» государство отобрало компанию «Башнефть», основной акционер «Системы» Владимир Евтушенков произнес: «Я все правила игры понимаю… С каждым такое может произойти… подобные случаи рано или поздно где-то происходят»[533].

Хотя Владимир Путин никогда не выступал против рыночной экономики, будучи выходцем из советских спецслужб, он скорее мирился с наличием частной собственности в России, нежели считал ее основой экономической системы. В его голове с первых лет работы в КГБ накрепко засела известная фраза, сказанная Пьером Жозефом Прудоном: «Собственность – это кража». Путин абсолютно уверен, что все крупные состояния в современной России возникли на основе советских активов и что олигархам просто повезло. Увидев, что олигархи не собираются сражаться за свою собственность и готовы договариваться с Кремлем, удовлетворяя его финансовые аппетиты, Путин сделал критически важный шаг – остановил процесс закрепления принципа незыблемости собственности в российском общественном сознании. Путин ввел неформальное, но беспрекословно соблюдающееся правило для российского крупного бизнеса: бизнесмены не являются полноценными собственниками, а лишь наделены правами «пользования активами». Это означает, что они могут управлять активами и являться их бенефициарами, получая все причитающиеся доходы, но при этом не вправе принимать самостоятельные решения об их продаже, реструктуризации и т. д. Права управления и получения бенефициарного дохода были даны им государством, и, следовательно, государство по решению Путина могло в любой момент отобрать эти права и передать их другому (или оставить в своей собственности). Отныне все крупные сделки, которые планировали российские бизнесмены, необходимо было согласовывать с Кремлем.

Значение введенного в практику неформального правила для долгосрочных экономических перспектив России трудно переоценить. К началу 2000-х российское общество увидело, что даже в случае прихода к власти прокоммунистического правительства Евгения Примакова, поддерживаемого левым большинством в парламенте, государство не намерено было (или не смогло) пойти на пересмотр отношений собственности, не начало массовый пересмотр итогов приватизации государственных активов, которые многие считали несправедливыми. После 75 лет советской власти, когда частная собственность вообще не признавалась, это должно было стать сильнейшим стимулом для закрепления принципа неприкосновенности собственности в общественном сознании. Но этого не произошло. Случилось прямо противоположное: Владимир Путин создал систему, в которой, по сути дела, российское государство вновь получило контроль над всей собственностью в стране. Не будет преувеличением сказать, что это была одна из тех «железнодорожных стрелок», которая развернула поезд под названием «Россия».

Путин не верил и не верит в силу конкуренции и частной инициативы, не рассматривает их как двигатель экономики, зато уверен, что чиновники понимают долгосрочные интересы экономики. Поэтому государство не может ошибаться, и, принимая то или иное решение, контролируя то или иное предприятие или сектор экономики, вводя те или иные ограничения, оно всегда играет сугубо положительную роль. Поэтому вскоре Путин начал активно поддерживать поглощение частных компаний государственными[534]. Но самое главное, что этот процесс практически всегда сопровождался силовым давлением на бизнес.

Рассказанные ранее истории сильно похожи друг на друга: везде мы видели ущемление правосудия и неправомерные решения судов, которые не осмеливались противоречить требованиям Кремля; если речь шла об атаке на частных владельцев, то давление подкреплялось угрозами в виде арестов собственников или сотрудников (захват заложников); многочисленные и разнообразные претензии российских государственных структур сходили на нет сразу же после того, как государство добивалось своего.

Практически во всех случаях, когда мишенью государства являлся российский бизнес (или оппозиционные политики), нормальным становилось использование силовых структур, что принципиально отличает время Путина от времени Ельцина