КонтрЭволюция - [34]

Ну да, он, Корчев, так и знал.

И теперь вот сложное положение. Он, конечно, делает и будет делать все, что в его силах, чтобы как-то разрядить, спасти ситуацию. Так что пусть она не волнуется особенно. И вообще, что-нибудь в любом случае придумаем. Но этот гад Баюшкин, он и в обком ход имеет. И с председателем лично знаком тоже. Поэтому не все так легко. Но уж он, Корчев, постарается. Она увидит, оценит еще. Нет, ну кто бы мог подумать, что этот мильтон такой сволочью окажется.

Наталья слушала не очень внимательно. И потом вдруг что-то ее клюнуло. И она, довольно бесцеремонно прервала Корчева на середине очередной ламентации:

— Константин Михайлович!

— А? Что?

— Скажите, вам нравится мое ухо?

— Ухо? Какое ухо? Я не понял…

— Ну левое, например, хотя они у меня, по-моему, одинаковые — оба два. Ну вот, это левое, как вам оно?

— Что с вами, Наталья Андреевна… какие странные вопросы, ей-богу… Ухо как ухо… Хотя нет…

Корчев встал, надел очки, подошел к Наташе вплотную, стал рассматривать ушную раковину.

— Хм, нет, конечно, ухо не заурядное… оно… очень даже симпатичное… Милое такое ушко…

Корчев расчувствовался, на глазах у него почему-то выступили слезы, он стал пытаться целовать Наталью в ухо, та ловко уворачивалась. Наконец Корчев устал. Сел на стул. Сказал:

— Понимаю… Ты, Наташа, имей в виду: битва нам предстоит нешуточная. Мне придется нелегко. Так что я тоже, знаешь, рассчитываю на твое понимание… и поддержку… моральную. Ну, и физическую, честно говоря, тоже.

Наташа смотрела на Корчева задумчиво. Но молчала. Не говорила ничего. Мысли у нее были далеко.

— Чего молчишь?

— Так вы не ответили толком. Про ухо мое. Что-нибудь в нем есть особое?

— Заметил, как не заметить! Потрясающее ухо! Да ты вся потрясающая! Какие глаза! Забыть их невозможно. Даже сравнить тебя не с кем. Таких женщин я и в кино не видал. Я вот вошел в квартиру и сразу наэлектризовался. Весь! Здесь у тебя просто поле какое-то электрическое. И не хочешь иногда с тобой дело иметь, да нет сил противостоять… Допустим, захочешь от тебя избавиться, забыть тебя, жить нормальной мещанской жизнью. Быть той же сволочью, что и был. И не могу! Не могу спокойно быть сволочью! Все тянет сюда меня и тянет… Невозможно! Околдовала! Скажи, Наталья, честно. Ты — колдунья? Ворожить умеешь?

— Нет, — сказала Наталья. — Чего нет, того нет. С ворожбой, к сожалению, плохо.

— Да признавайся, чего там! Свои люди…

— Нет, совсем даже нет. Я была бы рада. Я бы тогда…

И Наталья вдруг замолчала.

— Что бы ты тогда? Кого бы приворожить хотела? Есть такой? Признавайся!

— Есть… Кажется, есть…

— Да ты что? И как это — кажется? Признавайся — уж не Баюшкин, случайно?

Наташа улыбнулась.

— Шутить изволите? Нет, Баюшкин уж точно ни при чем.

— Слава богу! Но тогда кто?

— В том-то и дело, что я не знаю.

— Как это не знаю? Так не бывает! Что-то ты темнишь, Наталья.

— Да нет, чего мне темнить… Я же вам рассказывала, что в молодости со мной странная болезнь приключилась. Нервный срыв или что-то вроде этого. И я вдруг все забыла. Потом в больнице меня полечили, и я постепенно вспомнила. Многое — но не все. Детство свое вспомнила довольно подробно. Как я школу закончила — здесь, в Рязани. Как в Москву приехала и в Суриковский институт поступила. Чему учили, помню уже довольно смутно… И вот там была, кажется, какая-то со мной история… что я втюрилась в кого-то вроде по уши. А он меня отверг… Я не уверена, потому что помню только ощущения, а не факты… И вот, кажется, я то ли с собой пыталась покончить — видите, шрамы какие на запястьях… Только я резалась неграмотно — они же должны быть вертикальные, а не горизонтальные. Поэтому я выжила, но с головой что-то случилось… Я ведь и до сих пор немного странная, правда, Константин Михайлович?

— Ну, есть немного… Но ты не сумасшедшая, точно тебе говорю… Сумасшедшие — они другие, у меня же сводный брат был шизофреник, так что я их за версту чую. Ты… просто оригиналка. Своевольная. Но это только придает тебе шарму… так что, ты не помнишь, кто был этот козел, который тебя бросил?

— Не помню… и когда пытаюсь вспомнить, голова болит ужасно…

— Не надо тогда, не надо ничего вспоминать… Но он хоть кто был? Студент тоже? Художник, наверно.

— Мне почему-то кажется… нет, нет не знаю… Так что насчет уха?

— Ну что ты прицепилась? Ну ухо, ну красивое. У тебя все красивое. Посмотри сама в зеркало… какие глаза, какие брови, а ресницы… А скулы… нет, это с ума сойти, какие скулы… От одних скул можно весь покой потерять. — Говоря все это, Корчев все больше распалялся. Настал момент — когда говорил про скулы — и он сбросил пальто — правда, довольно неуклюже, оно упало на пол и осталось лежать там нелепым мешком. Наташа едва сдержала смех.

Но потом ей стало не до смеха, потому что Корчев стал к ней подбираться. Глаза у него замаслились, он вытянул вперед руки и ринулся на штурм. Она ловко вывернулась. Один раз, второй. Но квартира была маленькая, а Корчев мужчина крупный, а потому свободы маневра у Натальи было не так много. Ясно было, что с третьего раза он ее поймает. Ой, как этого Наташе не хотелось! Ну, просто совсем. Огреть его по голове чем-нибудь можно было, но ведь чревато — в ее положении не стоило ссориться с потенциальными союзниками. Эх, думала Наталья, стать бы буддисткой. Прямо вот сейчас. Немедленно. Утратить сразу все желания. Перестать что-либо хотеть. Например, больше не хотеть сохранить квартиру. Наплевать. И тогда трахнуть зампреда кистью по балде. И всю мордашенцию измазать при этом белой масляной краской, которая с трудом смывается. Поди, не славно! Очень даже славно. Хотя буддисты бить никого не станут… Наталья на секунду закрыла глаза, надеясь, что на нее снизойдет буддийская благодать. Что она почувствует испытываемое буддистами безграничное сострадание и любовь ко всем без исключения живым существам… а Корчев разве — не живое существо?