Контакты с утопленником - [21]

Я вздохнула полушутливо, полуогорченно.

— Эх, будь я княгиней, видели бы меня здесь.

— Почему? Разве вам не нравится? — Он посмотрел на меня почти потрясенный. — А я уже два с половиной года живу в этом имении, и мне все еще не надоело. Думаю, что никогда не надоест.

— Ну да, тут спокойно…

— Спокойно? Пройдет день-другой, тогда я вас спрошу…

— Мне бы хотелось, чтобы вы спросили меня прямо сейчас, — сказала я с несвойственной мне откровенностью.

— Пожалуйста, никаких проблем! — Боже, какой приятной, вызывающей доверие была его улыбка. Он… Алекс легонько подхватил меня за локоть, подвел к одной из скамеек напротив Второго дома. Подождал, когда я сяду, потом сел сам, не слишком близко, не слишком далеко от меня, одним словом, там, где ему следовало сесть. — Итак, Эми, спрашиваю вас: что вы хотите меня спросить? Ведь именно таково ваше желание?

— Да!

— Ну что ж. Давайте, смелей.

— Есть ли в этом пансионе сумасшедшие? — вырвалось у меня чересчур уж смело.

— Ненормальные как в сумасшедшем доме?

— Ну не до такой степени, но…

— Ясно. Да, есть.

— Кто?

— Все!

— Аа!

— Чему вы удивляетесь? — удивился он. — Вы же сами вряд ли ожидали встретить здесь совершенно нормальных людей? В этой архаичной обстановке, при тесном круге повторяющихся действий, отношений, споров, стремлений, при отсутствии каких-либо значительных перемен, почти без влияния жизни извне… — Он махнул рукой в знак того, что это неприятное перечисление можно продолжать еще очень долго, но это было бы излишним и обобщил: — Нищета всегда ведет к психическим отклонениям, Эми. Особенно неовеществленная нищета. Желудок дольше может выдержать голод, чем разум.

— Вы сказали, что живете тут два с половиной года, — вставила я. — А не кажетесь…

— Ненормальным, — закончил за меня Алекс, с трудом сдерживая смех. — Будьте спокойны, могу вас заверить, что наши психические отклонения в рамках терпимого. Это, скорее, склонность к эксцентрическим поступкам, иногда как реакция на окружающее, а не постоянное «болезненное» состояние. Так что ни на одном лице вы не найдете несомненных признаков умопомраченья. Да и опасности буйного поведения нет… Кстати, когда вы приехали? Этим утром?

— Нет. Вчера вечером.

— Не хотите ли вы сказать, что кто-то уже показался вам сумасшедшим?

— Увы, как раз это я хотела сказать.

— Кто?

— Все.

— А!

— За исключением вас, — добавила я не из любезности, а потому что действительно так думала. — Но я еще не видела господина Халдемана. Надеюсь, что он…

— Не надейтесь, — прервал меня Алекс. — В отношении его как раз не надейтесь. Что касается других… То мне трудно себе представить, что они такого сказали или сделали, чтобы с первого же дня у вас сложилось подобное мнение. Вы можете мне объяснить?

Ну, наверное, смогла бы, если бы не сознавала, что из этого ничего не получится. Могла ли я, например, объяснить, как ужасно громко — оглушительно! — звучала кассета Юлы и Валентина и как невероятно глубоко спала госпожа Ридли через несколько минут после того, как ее выключали? Или взгляд Юлы там, в полумраке коридора — она долго ощупывала им мое лицо, а утром вообще не помнила, что видела меня. «Она была во власти Белой слепоты, то есть негатива темноты», — сказать ему так? А что сказать о Тине? Мылась в ванной, забыв взять халат, хотела убежать из дома «как только родится ребенок», погасила мне свет в ванной, подглядывала — я так предполагаю — что делается в моей комнате. А Арнольд нарочно кричал мне в ухо, два раза спрашивал, как я спала, и посоветовал мне уехать отсюда.

Ну ладно, но главное — поведение этих людей, их мимика, жесты, впечатление от них — все это, к сожалению, не поддается описанию. Это нужно было увидеть, услышать самому, а рассказать об этом невозможно.

Да и зачем о чем-либо рассказывать?

— Сожалею, что заговорила на эту тему, Алекс. Сейчас, поразмыслив, я пришла к выводу, что, пожалуй, ошибаюсь. У меня в последнее время нервы не в порядке. Я болела воспалением легких в тяжелой форме… поэтому я такая худая. А кроме того стала, наверное, очень мнительной. И получилось как-то скверно, я вроде какая-то сплетница. Очень сожалею!

— Не переживайте, Эми. — Он коснулся моей руки, легкий жест, который, однако, подействовал на меня успокоительно, сразу же, так много тепла и сочувствия ощутила я в нем. — Ничего, совершенно ничего плохого вы не сказали. Просто мне кажется, что вы немного запутались. Вы смешиваете понятия «ненормальность» и «сумасшествие», а между ними огромная разница.

— Так уж прямо и огромная…

— Даже пропасть. Поскольку ненормальность, если она в определенных границах и определенной направленности, а не общая, естественно, то она ничто иное, как сумма защитной реакции и способов приспосабливаться. Человек может быть абсолютно нормальным, если бы жил в абсолютно нормальных условиях и был зачат от абсолютно нормальных родителей, которые тоже жили бы в абсолютно нормальных условиях и были зачаты абсолютно нормальными родителями, которые и так далее… Понимаете? Но не было и не будет таких условий и такого зачатия. В этой цепи наверняка что-то порвется. А те, кто, к их несчастью, слишком близки к этому состоянию…