Консьянс блаженный. Катрин Блюм. Капитан Ришар - [14]

Нечего и говорить, что большинство таких ранений было делом рук арамонского забияки.

По этой-то причине о нем как товарище сожалели куда меньше, чем как о солдате.

Это не помешало однополчанам в день, когда он покидал службу, устроить большую пирушку; возможно, пирушка была столь сердечной и шумной именно потому, что Бастьен расставался с товарищами навсегда.

К чести незлопамятности французского солдата, следует отметить, что в эти часы многое забылось и что пострадавшие более других от фехтовального искусства Бастьена выказали ему особую сердечность.

И вот Бастьен покинул Вену, где прошел этот прощальный обед, пересек часть Тироля и Швейцарии, возвратился во Францию и наконец появился на околице Арамона как бог войны собственной персоной.

Мы уже говорили, какое впечатление он произвел на земляков.

Но, увы, среди общего возбуждения Бастьен тщетно искал те душевные ласки, без которых в этом мире нет настоящего счастья, — объятий и поцелуев отца и матери.

Бастьен, осиротевший сразу же после рождения, никогда не испытал этой высшей нежности, и, безусловно, сиротство подтолкнуло его к решению стать солдатом.

В остальном, как видно, молодой гусар не терял времени даром; он возвратился домой относительно богатым, так как имел пятьсот пятьдесят ливров пенсии, обеспеченной ему пожизненно.

Имея такой первоначальный капитал, Бастьен мог по своему выбору проживать его, ничего не делая, или же увеличить свое состояние, делая хоть что-нибудь.

Однако в полку он не приобрел привычку к труду и теперь не захотел учиться никакому ремеслу, довольствуясь тем, что взялся ухаживать за лошадьми Матьё, который, постоянно округляя свои земли, стал крупным собственником.

Такая работа вполне подходила для Бастьена-гусара (так его называли): она напоминала ему полковые будни, и бывший кавалерист выразил самое сокровенное, когда, стиснув зубы и выдвинув вперед нижнюю челюсть, напирая на "р", произнес, словно выталкивая их, слова:

— Да, черррт подеррри! Гусаррры — это да!… Одна потеха!..

Для других эта фраза не имела особого смысла, чего не скажешь о самом Бастьене, ведь за ней стояла целая вереница воспоминаний о любовных приключениях, дуэлях, обильных обедах, великих сражениях и даже о тех минутах и часах, какие вспоминаешь не без удовольствия лишь тогда, когда они уже отошли в далекое прошлое.

Затем, увидев, что слышавшие этот возглас с удивлением широко раскрывают на него глаза, полные немого вопроса, бывший гусар добавлял:

— Эх вы, штафирки! Этого вам не понять!..

И правда, штатские не смогли бы понять, даже если бы Бастьен снизошел до объяснений, а до этого Бастьен не снисходил никогда, и таким образом деревня Арамон никогда не узнает, о какой такой потехе столь пылко говорил отставной гусар.

Бастьен, как уже было сказано, произвел сильное впечатление на юных арамонок. Бастьен был молод, Бастьен был богат, Бастьен был хорош собой; сверх того, Бастьен имел крест — награду, которую в ту эпоху не давали кому попало. Что же еще нужно, чтобы блистать на деревенских праздниках?

И однако Бастьен пустил в ход далеко еще не все свои чары — он еще не показал себя как танцор.

В ближайшее воскресенье после его возвращения состоялся показ хореографического дарования Бастьена. Все виды искусства соседствуют, таланты подают друг другу руку: Бастьен оказался таким же отменным танцором, как и фехтовальщиком.

Для танцев нашли место в пятистах шагах от селения, под деревьями на опушке леса: то была естественная круглая площадка, образованная кольцом огромных буков; площадка была утоптана благодаря хлопотам деревенского скрипача, бравшего за свою работу с каждого кавалера за каждую кадриль налог в один су.

Когда в первое же воскресенье после возвращения героя люди издалека увидели, как он, с его мускулистыми руками, с его гордой походкой вразвалку, направляется к танцевальному кругу в своем ярком мундире, в начищенных до блеска сапогах со шпорами, все взгляды, полные любопытства, сосредоточились на красавце-гусаре.

Ведь девушки пока не вынесли окончательного суждения насчет Бастьена. Им оставалось еще посмотреть, как гусар танцует, а он, кстати сказать, отлично делал всё, за что бы ни брался.

К тому же каждой не терпелось узнать, кого же Бастьен пригласит на танец первой.

Гусар подошел к красивой девушке по имени Катрин, черноглазой брюнетке, чьи брови выгибались дугой, а фигура поражала стройностью; говорили, что она какое-то время жила в большом городе.

И правда, Катрин, поступившая в услужение к одной благородной даме из здешних мест, сопровождала ее в Париж; через год она вернулась, немного побледневшая, немного похудевшая, зато с сотней луидоров; она поместила их под первую закладную в контору метра Ниге, что принесло ей добрых сто двадцать ливров ренты.

Откуда взялись эти сто луидоров?

Катрин так объяснила их происхождение: ее хозяйку мучила какая-то опасная болезнь, и в это время она, Катрин, ухаживала за ней с такой самоотверженностью, что по выздоровлении хозяйка отблагодарила девушку сотней луидоров.

На беду Катрин, никто не верил в эту историю, несмотря на все правдоподобие ее. И правда, хватило одного-единственного возражения, чтобы пробить в ней брешь.