Конституция 1936 года и массовая политическая культура сталинизма - [88]
Зимой 1936–1937 г. осмысление Сталиным народных комментариев и результатов переписи населения может стать недостающим элементом в ребусе, почему относительная «умеренность» закончилась и государственное насилие распространилось на широкие слои населения. Стивен Коткин задается вопросом: «Не было никакой „динамики“, подталкивающей его к этому, никаких „фракционных“ столкновений, никакого усиления угрозы из-за рубежа. Террор не выходил из-под его контроля. Он просто принял решение об уничтожении целых категорий людей согласно квотам с помощью запланированного широкомасштабного террора». Хлевнюк также обратил внимание на признаки смещения направленных ударов от верхушечных к массовым чисткам в начале 1937 года[674]. Фицпатрик заметила, что что-то изменилось в период с декабря 1936 года по февраль 1937 года. «Ранее был реальный импульс к демократизации, но к… февральско-мартовскому пленуму этот импульс почти полностью исчез»[675]. Гетти вплотную подходит к объяснению поворота к массовым операциям: он был «вызван неожиданными опасностями, связанными с новой конституцией»[676].
Декабрьский доклад Сталина, взятый в контексте разочарования диктатора результатами переписи населения января 1937 года и последовавшего за всем этим расширения репрессий, говорит в пользу его переоценки состояния общества. Хотя мы не найдем слов «я разочарован» в сталинских текстах, но сопоставление и интерпретация фактов, событий, которые прямо влияли на политику, динамика риторики и сравнение тона выступлений и резолюций Сталина в период с лета – осени 1936-го до февраля 1937-го позволяют толковать их как разочарование и раздражение.
Предоставление «врагам» и «бывшим» права голоса вытекало из марксистской максимы, что новые социалистические производственные отношения (в сочетании с соответствующей «чисткой» общества) должны определять новое сознание и новое советское единство «дружественных классов». Однако комментарии недовольного населения, активистов, предостерегающих о множестве врагов, высокие цифры религиозности и уровень грамотности ниже, чем ожидалось, показали, что это не так. Общество нуждалось в продолжении чисток, чтобы достичь желаемой однородности. Такая траектория мышления Сталина представляется правдоподобной. Это подтверждается рядом фактов: переходом его риторики от прежних «дружественных классов» и «перевоспитавшихся бывших людей» к «озлобленности разбитых классов» в докладе на пленуме; затем отменой в октябре 1937 года конкурентных выборов и других событий уже после Большого террора: восстановление тезиса о социальном единстве, устранение в 1939 г. в уставе Коммунистической партии классовых квот при приеме (хотя и не реализованное) и исключение термина «социально чуждые элементы» (например, в законах, регулирующих распределение жилья). Однако, как считает Брандербергер, пропагандистскому государству не удалось привить социалистическую идентичность обществу в целом и героический и патриотический настрой молодежи в частности в результате развенчания советского Олимпа в ходе Большого террора[677].
События гражданской войны в Испании в августе – октябре 1936 года также могли способствовать переоценке Сталиным состояния советского общества и усугублению его подозрительности. Термин «пятая колонна», родившийся в Испании для определения повстанческого движения внутренней оппозиции во время войны, был с готовностью принят в официальном советском дискурсе, поскольку он соответствовал глубоко укорененному страху сталинистов перед предателями в осажденной крепости СССР. Сообщения о внутренних враждебных элементах могли звучать особенно пугающе в контексте испанского повстанческого движения.
Игнорирование предложенных поправок соответствовало модели контролируемой демократии, типичной для отношений сталинского режима с обществом в тот момент. Демократический механизм дискуссии сталинисты использовали в своих прагматических целях – как инструмент мобилизации населения и госаппарата, чистки кадров среднего звена, но отнюдь не для ограничения диктатуры. Гибкость в процедуре выборов, манипулирование выдвижением кандидатур через квоты, запугивание и применение силы (аресты народных кандидатов или целых ненадежных групп, таких как священники в 1937 году) – эти приемы были использованы, чтобы сделать демократию комфортной для власти. Сама природа диктатуры не позволяла ей делить власть с населением. Высокомерное неуважение диктатора к политическому потенциалу советского населения (вспомним знаменитое высказывание Сталина «Им нужен царь») и готовность к манипуляциям в управлении позволяли ему успешно эксплуатировать демократию.
