Консорциум. Книга 2. Переписать судьбу - [6]

И вот спустя много поколений фигурка оказалась у меня. Мне передала черепашку бабушка на мое совершеннолетие. Но для кого-то это был талисман, а для меня маленькая серебристая фигурка, на которую к тому же у меня появилась аллергия. После пары часов, как я носил ее на шее, привязав веревочкой к туловищу змеи, которая перевила черепашку, у меня начинали болеть глаза и сильно чесаться. После тех дней я больше никогда не носил этот талисман с собой. Он пылился в коробке с воспоминаниями глубоко в стенном стеллаже.

А теперь, он появился в кармане моих джинсов, когда я совершенно о нем забыл. И холодящий кожу металл, вновь вернулся в мою жизнь. Что там говорила бабушка? Рассказывала, что после смерти Гудини, этот талисман забрал его силы, позволяя владельцу проходить сквозь стены и пропускать сквозь свои запястья кандалы и цепи. Глупости. Ей Богу, все это глупости. А бабушка всю свою жизнь была слишком суеверной.

Но остался один вопрос: как он оказался в моем кармане, хотя должен был быть в коробке в стенном стеллаже?

У меня не было ответа на этот вопрос.

А Рита Эванс продолжала ожидать моего ответа. Но я отчетливо понимал, что про фигурку черепахи говорить нельзя. Теперь нельзя. Да и никогда нельзя было. Никогда!

— Да нет, ничего важного, — произнес я и вновь закрыл глаза.

— Вы не хотите об этом говорить?

Ну, вот что это за вечные стереотипы? Почему мой психотерапевт говорит все теми же стереотипами, которые про них сложились? «Вы не хотите об этом говорить?» — по-моему, уже стала той фразой, упоминание которой тут же проецирует перед глазами картинку с психотерапевтами. И вот, Рита, лишь укрепляет веру в этот стереотип.

— Там была ручка, — произношу я, хотя понимаю, что произнес эти слова неуверенно. — Всего лишь ручка.

— И почему же, Виктор, вас это так удивило?

Я поднимаю веки и смотрю прямо на своего психотерапевта.

— А вас бы это не удивило, если бы в кармане ваших джинсов неожиданно для вас появилась ручка? — парирую я ее вопрос.

Рита улыбнулась и сделала глоточек из своей чашечки.

— Это хорошо, что вы успеваете шутить, — твердо произносит она, не скрывая улыбки на лице. — Мы наконец-то может пообщаться и выяснить все, что вас гложет.

Ну да! Ну да…

А зачем мне было это говорить вслух? Ей не стоит это слышать. Пусть думает, что все идет по тому пути, который она наметила. Мне уже до лампочки. До такой большой горящей лампочки, которую не стоит есть и которая так сильно похожа на грушу.

Груша… Груша…

Да, в тот день Элизабет ела грушу, впиваясь своими зубками в сочный плод. Помню, как по ее подбородку пробежала капелька сока и свесилась, готовая в любую секунду сорваться. Я тогда провел по ее подбородку своей ладонью, стирая капельку сока. А она, отставив в сторону руку с грушей, легонько улыбнулась и наклонилась, чтобы поцеловать в щеку, стирая заодно с губ грушевый сок, оставляя его на моей щеке. Рассмеялась.

Но это было еще утром того дня. Утром, когда мы были еще в нашей квартирке.

— Может, вы продолжите свой рассказ? — вновь подала голос Рита Эванс.

Я неубедительно хмыкнул. А мой психотерапевт приняла этот нечленораздельный звук за согласие. Хотя я и сам чувствовал, что нужно продолжать. Нужно было это пережить вновь, чтобы после мне стало легче. Надеялся, что все будет именно так и никак иначе.

— Я вернулся в машину под ругань водителей, которые уже успели выйти из своих автомобилей, чтобы поторопить меня и, наконец-то, устранить созданную мной пробку. Повернул ключ зажигания, и все еще пребывая в растерянности, направлял автомобиль в сторону башен-близнецов.

Приблизительно в половину девятого утра мы заехали на подземную стоянку южной башни всемирного торгового центра. Припарковался недалеко от лифта и заглушил двигатель. В тот момент с меня наконец-то спало напряжение. Я глубоко вздохнул и выбрался из машины. А Элизабет уже давно цокала каблуками по бетонной плите по направлению к лифту. Захлопнул дверцу и направился за ней следом.

Она остановилась у лифта и ткнула своим пальчиком на круглую клавишу вызова лифта. Она по контуру загорелась красным цветом. А после Элизабет повернулась ко мне.

— Ну, как ты?

— В порядке, — ответил я, и сам не заметил, как на моем лице появилась улыбка. — Жить буду!

— И это хорошо, — произнесла она и подошла ко мне вплотную, поцеловав.

Я обнял ее. А она сложила свою голову мне на грудь.

— Ты ведь не хочешь встречаться с моим папой? — промурлыкала она мне, словно кошка, нежась у меня на груди.

Я вздохнул. Мне и вправду не очень сильно то хотелось встречаться с мистером Оукли. Он меня недолюбливал, да и все время пытался уколоть своими замечаниями в мой адрес.

— Не особо, — ответил ей я.

Элизабет подняла ко мне лицо и невольно улыбнулась.

— Хорошо, — произнесла она, и тут с еле слышимым звонком отворились створки лифта. — Жди меня здесь. Я скоро буду!

Чмокнула меня напоследок и прошла внутрь лифта, по пути нажав на кнопку нужного ей этажа. Створки начали закрываться, но до меня донеслись последние слова моей будущей жены:

— Не скучай, малыш!

— Не буду, — ответил я уже в наглухо закрытые створки лифта.

Я даже не догадывался, что больше ее не увижу. Не догадывался, что услышал ее последние слова, адресованные мне. Не догадывался, что в последний раз слышал ее мелодичный голос.