Консервативная революция в германии 1918-1932 - [76]
95.2. Отто Браун
95.3. Гельмут Ноак
96.1. Герман Поперт
96.2. Густав Винкен
97.1. Георг Штаммлер
97.2. Мартин Люзерке
97.3. Ялмар Куцлеб
98.1. «туск» — Эбергарт Кёбель
98.2. Фред Шмидт
98.3. «тойт» — Карл Христиан Мюллер
99.1. Альфред Боймлер
99.2. Эрнст Крик
Приложение
ФАШИЗМ КАК СТИЛЬ
Языковая неразбериха
Традиционно фашизм относят к консерватизму, или во всяком случае — к правому лагерю. Сами консерваторы, атакуемые со всех сторон, не раз пытались упрекнуть фашизм и национал-социализм в «левизне». Как после 1936, так и после 1945 г, они пытались «посадить» на левые корни и поселить на политическом ландшафте левых то, что другие называют правым тоталитаризмом. Это подкреплялось логическими аргументами и тем обстоятельством, что, в первую очередь, после Первой мировой войны, политические полюса подковообразно сгибались навстречу друг другу. В силовом поле между двумя краями этой подковы, то есть между правыми и левыми радикалами, действительно наблюдается кое-какое обоюдное движение, но при ближайшем рассмотрении оказывается, что оно охватывает лишь одиночек и разрозненные группы, а также сферу идеологии. Граница между правым и левым массовыми движениями всегда обозначалась потоками крови. Очень многие консерваторы самим фактом гибели своих соратников или многолетнего их заточения как бы дистанцировались от правого тоталитаризма. Однако эта граница не имеет такого значения, как другая, более очевидная. Этим и следует руководствоваться в историографии.
В современной исторической науке нет другого феномена, контуры которого были бы столь же расплывчатыми, как контуры фашизма. Даже само это понятие не заключает в себе чего-либо определенного. Каждый употребляет его всякий раз для обозначения чего-нибудь другого, и оно уже не действует. Ярлыки типа «фашизм», «фашист», «фашистский» пытаются навесить на различных лиц, организации, ситуации, в результате чего сами эти слова утрачивают своё конкретное значение. В современном обществе, где любого, занимающегося политикой, могут обозвать фашистом, это слово уже почти ничего не значит. Это относится и к таким определениям, как «неофашистский» и «профашистский», а также к особо почитаемому в Западной Германии термину «клерикальный фашизм». Все они ни в коем случае не ограничивают само явление, имеют обобщённую и потому «размытую» тенденцию, как и ключевые понятия.
К этому следует добавить, что сегодня уже никто сам себя фашистом не называет. Исключение составляют разве что отдельные статисты-фанатики. Само это слово используется для выражения недовольства, причем почти по любому поводу. Именно таким образом содержание политических понятий вымывается, и они отмирают. Совсем не случайно само исследование довольно широкого сектора теорий фашизма, их классификация и исторический анализ стали самостоятельной областью современных идеологических изысканий.
Взгляд с позиций физиогномики
Кто хочет вернуть понятию «фашизм» его осязаемое содержание, может пойти простым путём и отнести этот термин к итальянскому движению, которое его, собственно, и породило, и возникшему в результате этого государству. Но всякий, кто не лишен некоторого чутья в области физиогномики, не будет чувствовать себя уютно в рамках такого ограничения. Он скоро заметит, что само собой напрашивается распространение этого понятия за пределы Италии. Сначала он примет к сведению родственные фашизму явления в районе Средиземноморья (например, испанскую «Фалангу»). Затем ему на ум придут попадающие под это понятие имена: Хосе Антонио Примо де Ривера в Испании>25>, Леон Дегрель в Бельгии>26>, Освальд Мосли в Англии>27>. Содержательны будут и некоторые колебания. Причислить ли сюда еще и Жака Дорио во Франции>28>, который заметно сохранил стиль массового коммунистического движения, из которого он пришел? Считать ли фашистом румына Корнелиу Кодряну>29>, «Железная Гвардия» которого уходила своими корнями в крестьянство и была сильно подвержена православию? За этими политиками просматривается целая плеяда писателей, которые создавали соответствующую литературу. Очевидно, существовал такой эпохальный феномен, как фашизм, который между 1919 и 1945 гг. встречался в различных странах и сильно отличался от того, что подразумевается под этим понятием после 1945 г.
Такое пристегивание понятия «фашизм» к определенной эпохе в истории пересекается со своеобразной теорией фашизма Эрнста Нольте, хотя все еще не прекращаются попытки (больше в ходе полемики, а не в научных трудах) доказать существование фашизма после 1945 г. Результаты физиогномики, напротив, значительно удалены от попыток Нольте называть то, что он считает фашизмом, общим стилем эпохи между двумя мировыми войнами. Фашизм нам представляется образом действия, стилем, который пересекается с другими образами действия на данном этапе и только вкупе с ними составляет стиль времени. В отличие от Нольте (и особенно — от левацких теорий происхождения фашизма), мы не распространяем понятие «фашизм» на те государства и политические движения, которые в свое время насильственным путем отмежевались как от либерального общества, так и от левого радикализма. Фашизм являлся там лишь частью целого и был представлен сильнее или слабее в зависимости от страны и ситуации.
Выдающийся немецкий социолог Армин Молер (1920–2003) в своем знаменитом эссе «Фашизм как стиль» (1973) исследует проблему типологии фашизма и правого тоталитаризма в целом.Он указывает на однобокость и примитивизм как марксистских, так и либеральных подходов к этим явлениям политической жизни Европы. Общим признаком фашистских режимов Молер называет специфический стиль, определяющий теорию и практику «чумы XX века».
Наполеон притягивает и отталкивает, завораживает и вызывает неприятие, но никого не оставляет равнодушным. В 2019 году исполнилось 250 лет со дня рождения Наполеона Бонапарта, и его имя, уже при жизни превратившееся в легенду, стало не просто мифом, но национальным, точнее, интернациональным брендом, фирменным знаком. В свое время знаменитый писатель и поэт Виктор Гюго, отец которого был наполеоновским генералом, писал, что французы продолжают то показывать, то прятать Наполеона, не в силах прийти к окончательному мнению, и эти слова не потеряли своей актуальности и сегодня.
Монография доктора исторических наук Андрея Юрьевича Митрофанова рассматривает военно-политическую обстановку, сложившуюся вокруг византийской империи накануне захвата власти Алексеем Комнином в 1081 году, и исследует основные военные кампании этого императора, тактику и вооружение его армии. выводы относительно характера военно-политической стратегии Алексея Комнина автор делает, опираясь на известный памятник византийской исторической литературы – «Алексиаду» Анны Комниной, а также «Анналы» Иоанна Зонары, «Стратегикон» Катакалона Кекавмена, латинские и сельджукские исторические сочинения. В работе приводятся новые доказательства монгольского происхождения династии великих Сельджукидов и новые аргументы в пользу радикального изменения тактики варяжской гвардии в эпоху Алексея Комнина, рассматриваются процессы вестернизации византийской армии накануне Первого Крестового похода.
Виктор Пронин пишет о героях, которые решают острые нравственные проблемы. В конфликтных ситуациях им приходится делать выбор между добром и злом, отстаивать свои убеждения или изменять им — тогда человек неизбежно теряет многое.
«Любая история, в том числе история развития жизни на Земле, – это замысловатое переплетение причин и следствий. Убери что-то одно, и все остальное изменится до неузнаваемости» – с этих слов и знаменитого примера с бабочкой из рассказа Рэя Брэдбери палеоэнтомолог Александр Храмов начинает свой удивительный рассказ о шестиногих хозяевах планеты. Мы отмахиваемся от мух и комаров, сражаемся с тараканами, обходим стороной муравейники, что уж говорить о вшах! Только не будь вшей, человек остался бы волосатым, как шимпанзе.
Настоящая монография посвящена изучению системы исторического образования и исторической науки в рамках сибирского научно-образовательного комплекса второй половины 1920-х – первой половины 1950-х гг. Период сталинизма в истории нашей страны характеризуется определенной дихотомией. С одной стороны, это время диктатуры коммунистической партии во всех сферах жизни советского общества, политических репрессий и идеологических кампаний. С другой стороны, именно в эти годы были заложены базовые институциональные основы развития исторического образования, исторической науки, принципов взаимоотношения исторического сообщества с государством, которые определили это развитие на десятилетия вперед, в том числе сохранившись во многих чертах и до сегодняшнего времени.
Эксперты пророчат, что следующие 50 лет будут определяться взаимоотношениями людей и технологий. Грядущие изобретения, несомненно, изменят нашу жизнь, вопрос состоит в том, до какой степени? Чего мы ждем от новых технологий и что хотим получить с их помощью? Как они изменят сферу медиа, экономику, здравоохранение, образование и нашу повседневную жизнь в целом? Ричард Уотсон призывает задуматься о современном обществе и представить, какой мир мы хотим создать в будущем. Он доступно и интересно исследует возможное влияние технологий на все сферы нашей жизни.