Консервативная революция в германии 1918-1932 - [46]
Циклист мог бы отметить только одно на ленте линейного исторического времени, прежде чем оно окончательно свернётся: это тот самый момент, когда профессор греческого языка, объявивший о приходе нигилизма, возносится для преодоления нигилизма.
3.6. «Великий полдень»
«Теперь я расскажу историю Заратустры. Основная концепция этого произведения, мысль о вечном возвращении, эта высшая форма утверждения, которая вообще может быть достигнута, — относится к августу 1881 года: она набросана на листе бумаги с надписью: «6000 футов по ту сторону человека и времени». Я шел в этот день вдоль озера Сильваплана через леса; у могучего, пирамидально нагроможденного блока камней, недалеко от Сурлея, я остановился. Там пришла мне эта мысль» — это мы можем прочитать у Ницше в «Се человек». Последние слова, который Ницше позволяет произнести Заратустре, звучат так: «Это мое утро, брезжит мой день: вставай же, вставай, великий полдень!»
Что же такое «Великий полдень», на который нацелены все произведения Ницше? Он предшествует «огненному столпу» — можем ли мы приравнять его к пожару нигилизма? Из произведений Ницше становится понятно, что тот подразумевает мир, где вновь наступил настоящий день, где «в каждый миг начинается бытие» и где «центр всюду». Мы видим как в «новые моря направляется» «генуэзский корабль»: «Полдень спит и только твоё огромное око, взирает на меня, бесконечность!». Или же то место, где он говорит о пейзажах вокруг Зильс Марии: «Я здесь сидел, наслаждаясь игрой теней в полдень всё время без цели».
Мы уже указывали на то, что в произведениях Ницше отрицание может означать согласие, так же как песня начинается со слов «О, полдень, торжественное время!» и в итоге схожее заканчивается. То же самое можно сказать и о прозе. В «Так говорил Заратустра» есть даже особая часть, названная «Полдень»: «Жаркий полдень спит на нивах. Не пой! Тише! Мир совершенен.
Не пой, ты, полевая птичка, о душа моя! Не шепчи даже! Смотри — кругом тишина! О золотой круглый зрак — куда летит он? Разве я бегу за ним! Тише! Тише» (тут Заратустра потянулся и почувствовал, что спит). «Вставай, ты, сонливец! говорил он самому себе. Ты, спящий в полдень! Ну, вставайте, вы, старые ноги! Уже пора, давно пора, еще добрый конец пути остался вам. Теперь вы выспались, долго ли спали вы? Половину вечности? Ну, вставай теперь, мое старое сердце! Много ли нужно тебе времени после такого сна — чтобы проснуться?» (Но тут он снова заснул, а душа его противилась, защищалась и опять легла)«Оставь же меня! Тише! Не стал ли мир сейчас совершенен? О золотой круглый шар!» Впрочем, книга под названием «Великий полдень», должная стать главным произведением, так и не была написана, тот звук так и не раздался.
Фонтане повествует о море, из которого восходит приливной луч света, отчего на дальних континентах содрогается воздух. Наше время — это эпоха странного спектакля. С одной стороны находится «линейный» мир, одержимый прогрессом. Он стремится к самоуничтожению через атомную энергию, которая является апогеем прогресса; он тщится покрыть последний клочок земли сетью труб, рельсовых путей и электрических кабелей. На другой стороне находятся люди, которые свидетельствуют о мире полуденного покоя. Отсюда простирается дикий край, который служит образцом в поэтике наследования Ницше. Но дикий край не как разрушенный «линейный мир», а как сон, когда затягиваются раны. Тот дикий край, о котором Стефан Георге говорил в своем позднем стихотворном сборнике «Новое царство»: «Там, где твоя мудрость кончается, она лишь возникает, ты заметишь край, где расплатился за переход». И у него есть призыв бороться.
Там, где в поэзии говорится о «диком крае», возникает образ «Великого полдня». Фридрих Георг Юн-гер показал его как «совершенство техники», что одновременно является и апогеем и концом «линейного мира». В «Греческих мифах» он отслеживает вневременную действительность, отразившуюся в античной мифологии. При этом он развивает дуализм Ницше, который выдвигал светлого Аполлона и темного Диониса, добавляя третье божество — Пана — покровителя диких краев. «Поначалу дикий край является необозначенным, неназванным. Он не подчинен человеку, он ничей, неизмеримый и неописуемый. Он кажется бесполезной территорией, так как здесь не действуют законы человеческого хозяйствования. У него нет истории... Дикий край — это не только неведомая, необозначенная страна, прихожая Деметры, но так же он — первопричина, а потому святой. Куда бы мы ни обратились, куда бы мы ни направились в нашем мышлении, мы неизбежно придем к нему. Мы находим его на заре первого утра, когда еще блестит роса и чувствуется свежесть ночи, её породившая. В нём отмечена вся история как акт сознания, которое обращается само к себе, чтобы проникнуть внутрь минувшего. Мы так же узнаем, что это искусственный свет». «Дикий край» — это задний план, на фоне которого развертывается мировое ощущение, которое мы здесь хотим описать. Оно исходит из него и вновь возвращается к нему.
