Конрад, или Ребёнок из консервной банки - [8]

— Разве кукла, которая умеет говорить «мама», плохая игрушка для семилетнего мальчика? — спросила госпожа Бартолотти.

— В куклы играют семилетние девочки, — объяснил Конрад.

Госпожа Бартолотти подняла с пола куклу и сказала:

— Жалко, она такая красивая!

Она поправила белокурые волосики куклы, пощекотала животик и решила подарить ее девочке, которая жила этажом ниже. Девочку звали Кити.

Конрад ставил кубик на кубик. Он строил высокую башню.

— Слушай, Конрад, — начала госпожа Бартолотти. — Мне надо немного поработать. Выткать хотя бы три сантиметра ковра. Ты останешься тут или пойдешь со мной в рабочую комнату? Тебе, наверно, скучно будет одному?

Конрад как раз начал строить вторую высокую башню.

— Нет, спасибо, — ответил он, — Я останусь тут. Я так и думал, что у вас есть какая-то профессия и вы работаете. Нам сказали, что большинство матерей теперь работают. И что есть дети, которые живут у бабушек или ходят в сад, и что есть еще и так называемые «замкнутые дети».

— О господи! — тихо пролепетала госпожа Бартолотти, еще более озадаченная.

Она пошла в рабочую комнату, села к станку и принялась вплетать в ковер ярко-красные, бледно-сиреневые и ядовито-зеленые нитки, совсем забыв об удивительном мальчике, который сидел в углу её гостиной. Когда госпожа Бартолотти ткала ковры, то всегда думала только о них и больше ни о чем. Может, поэтому они и выходили у неё такие красивые.

А раз госпожа Бартолотти думала только о ковре, то она и не замечала, как быстро проходит время. Вдруг, перед ней появился Конрад. Госпожа Бартолотти глянула сначала на мальчика, потом на часы и увидела, что уже вечер.

— Господи, ты, наверно, голодный! — испуганно воскликнула она.

— Только немного, — ответил Конрад. Он объяснил, что пришел совсем не потому. Он хотел петь, но, к сожалению, не имел никакого представления, что поют семилетние мальчики. К этому он совсем не подготовлен. Или, может, его и готовили, а он был не очень внимательным.

Госпожу Бартолотти его слова заинтересовали.

— Скажи-ка, а как же тебя готовили? Как это происходит. И кто тебя готовил? — спросила она.

Конрад молчал.

— У тебя там был учитель? Или тебя готовили рабочие? А ты все ли время был такой сморщенный? Извини, я хотела… хотела сказать… такой сухой, как до питательного раствора?

Конрад продолжал молчать.

— Тебе неприятно об этом говорить?

Наконец он сказал:

— Я должен говорить об этом только в случае крайней необходимости. А это крайняя необходимость?

— Нет, такой необходимости нет! — ответила госпожа Бартолотти.

Потом начала вспоминать, что она пела в детстве.

Самой первой она вспомнила песенку: «Кто прикатил на вокзал этот сыр?» — но больше не знала ни одной строчки. Тогда вспомнила: «Мой попугай, господин, ест только марципаны» — и снова дальше забыла.

Потом госпожа Бартолотти вспомнила:

А вот идет Лолита,

Вся в шелках летом,

Вся в мехах зимой,

сладкая, как изюм.

Но вдруг спохватилась, что все это не детские песенки, а модные куплеты, которые взрослые пели, когда она сама была еще ребенком. Наконец она вспомнила настоящие детские песенки: «На озере Чад двенадцать девчат купают утят», «А на дне, а на дне ловит баба окуней», «В кондитерской я и ты съедим все торты».

Госпожа Бартолотти допевала одну песенку и начинала другую, и становилась все веселой. Запела она также «Солдаты за погребом стреляют горохом».

А когда завела песню про господина Маера и его тетку и дошла до слов: «Приплелся господин Маер ночью домой», то заметила, что Конрад все больше бледнел. Но подумала: «Следующий куплет еще смешнее, он его наверняка развеселит». Поэтому запела:

И в миг на канистре

вверх он взлетел.

Подумали французы:

«Наверно, цеппелин!»

Быстро за винтовки

схватились они,

и выстрелами сбили

сердешному штаны.

Конрад побелел, как стена. Госпожа Бартолотти увидела, как он побелел, и, чтобы отвлечь его, запела: «Сидит господин в туалете, играет марш на кларнете».

Тогда Конрад заплакал.

— Конрад, что случилось? — Госпожа Бартолотти вскочила со скамеечки, вытащила платок из кармана штанов и вытерла мальчику слезы.

Он, всхлипывая, произнес:

— Я плачу, потому что не знаю, что мне делать. Семилетний мальчик должен внимательно слушать, когда его мать что-то говорит, рассказывает или поёт. Но семилетний мальчик должен немедленно перестать слушать, когда говорят, рассказывают или поют что-то непристойное.

— Разве я пою что-то непристойное? — перепугалась госпожа Бартолотти.

Конрад кивнул. Госпожа Бартолотти поклялась, что никогда больше не будет говорить и петь ничего неприличного. И Конрад перестал плакать.

Неожиданно в дверь позвонили. Не так, как звонят разносчики денежных переводов или пожарники, а легонько, трижды кряду, как звонил аптекарь Эгон. И правда, была суббота, день их дружбы.

— Ох, это Эгон, я совсем забыла о нем! — воскликнула госпожа Бартолотти и бросилась к дверям. По дороге она ударилась локтем о шкаф, который стоял в прихожей, и хотела выругаться, но сдержалась, чтобы Конрад снова не заплакал.

Господин Эгон был в черном костюме и сером галстуке. В руке он держал букет фиалок.

— У меня есть два прекрасных билета в оперу, — сказал он.