Конные и пешие - [4]

Он пошел работать на завод к концу сорокового года, а Ниночка перевелась в Московский университет на второй курс. Начинал Петр работу на заводе тяжело, хотя уже трижды побывал на практике, но все же тогда его опекали опытные инженеры; тут же надобно было принимать решения самому, а в прокатном цехе, куда его определили, оборудование было изношенным, вальцовщики работали в основном старые, не очень-то считались с молодым инженером, хотя порядки утвердились строгие, дисциплина жесткая, особенно карали за опоздания, и в обязанности Петра входило наблюдение за этим. Когда один из старых рабочих опоздал на три минуты, Петру пришлось его отчитывать, он предупредил вальцовщика: если такое повторится, это отразится на его заработной плате. Он чувствовал на себе злой и вместе с тем насмешливый взгляд рабочего, ему было неловко, и Петр чуть было не вспылил, когда тот тихо пробормотал:

— Сопли утри…

Петр, однако, сумел сдержать себя, не позволил обиде разрастись, понимал: если невзлюбит этого рабочего, тот ответит ему тем же, а у того есть друзья-приятели, и тогда на его авторитете инженера можно ставить крест: ведь он еще ничем не завоевал симпатии к себе в цехе.

Петр рассказывал о своих промахах отцу, у того за плечами все же был немалый опыт, и тот отвечал: это неизбежность, через такое надо пройти, он, конечно, может ему подсобить, но лучше бы сын сам находил решения, сам набивал шишки на лбу, опыт старших не всегда годится молодым, да это все равно, что присвоить себе чужие мысли, выдать их за свои, рано или поздно это скажется, обнаружится слабость, а чтобы стать сильным, нужна волевая тренировка. Петр Сергеевич это понимал и принимал, он верил отцу и, когда ущемлялось его самолюбие в цехе, особенно людьми, стоящими ниже по должностной лестнице, принимал это покорно, стараясь понять, в чем ошибся. Все же это было для него мучительным: с детства привык, чтобы окружающие относились к нему уважительно, умел утвердить свои права во дворе, в школе, в институте. С Ниночкой он о своих неудачах не говорил, перед ней держался твердо, показывая, что все у него спорится, он крепок и силен, и она видела его таким, пылко награждая нежностью и обожанием… Так дожили они до войны.

Заводской коллектив быстро редел, люди уходили в армию, но Валдайского не вызывали в военкомат, и он знал — почему: на инженеров-металлургов была наложена броня, но он был здоров, силен, и с каждым днем становилось все невыносимее от косых взглядов в автобусах, в метро, а после того, как отец, старый военный специалист, отбыл в распоряжение какого-то штаба, ему и вовсе сделалось невмоготу, и он твердо решил идти на фронт. Удалось в конце сентября с группой заводских товарищей эвакуировать Ниночку в Свердловск, а сам он двинулся на призывной пункт. После трехмесячной подготовки получил звание лейтенанта и был направлен в боевую часть командиром взвода.

Начинал он с неудач, дважды был ранен, но не тяжело и возвращался в строй, затем, уже командуя батальоном, снискал славу наиболее отчаянного и удачливого из офицеров, доводилось в решающий момент самому вести солдат в атаку, иногда ходил вместе с разведчиками к немцам, чтобы добыть «языка», за что был наказан вышестоящим начальством, но это на него не подействовало; закончил он войну на Курляндском полуострове, где шли тяжелые бои даже после того, как Германия капитулировала, закончил командиром полка и в июле сорок пятого возвратился в Москву, где уже ждала его Ниночка.

Она за эти годы еще более похорошела, во всех движениях появилась величественная плавность, щеки были румяны, белокурые волосы густы, и хоть она немного пополнела, округлилась — это ей шло. Петр Сергеевич, глядя на нее, радовался и гордился, что у него такая жена. Да и вообще они были чудесной парой: он, высокий, широкий в плечах, с быстрыми глазами, острый на язык, иногда тонко насмешливый, выделялся среди своих сверстников. Никто из ребят, с кем он учился в школе, а затем в институте, вернувшись с войны, не имел столько орденов и медалей, да никто и не дослужился до такой высокой должности, кроме Бориса, который в войну стал директором завода, но Петр Сергеевич тогда только слышал об этом, Ханова же не встречал, завод, которым тот командовал, был небольшой, находился часах в шести езды от Москвы…

Петр Сергеевич сначала пошел сменным инженером, но уже через два года стал начальником цеха. Привыкнув командовать людьми на фронте, он и здесь вел себя так же свободно и легко, видел: люди ему подчиняются, относятся с уважением, да и прокатный цех сделался одним из передовых на заводе, план давали, хотя работали на изношенном оборудовании; о Петре Сергеевиче стали говорить: он в цехе долго не задержится, хорошо умеет ладить с людьми, и потому быть ему вскоре или главным инженером, или заместителем директора. Может быть, так бы все и случилось, если бы не страшная история, происшедшая осенью сорок девятого года.

Шел конец квартала, и было видно: цех с планом заваливается, а заказ был срочный — арматурные стержни, их ждали на стройках; надо было жать во что бы то ни стало, да Петр Сергеевич не мог себе и представить, чтобы цех не выполнил задания.