Конкурс Мэйл.Ру - [2]

Мужик на мониторе догнал зайца, поднял его за уши. Через экран протянулась блестящая разноцветная бегущая строка: «Папочка! Поздравляю тебя с Днем Рождения! Длинноухий». Я поморщился. Хоть и вундеркинд малыш, а вкуса никакого. Любит всякие блестяшки, лепит все яркое, сверкающее. Мы с Дашкой несколько раз уже спорили из-за этого и однажды даже поругались. Дашка считает, что это возрастное и само пройдет со временем, не стоит на безвкусицу, дескать, внимание обращать. А я думаю, что не мешало бы Длинноухому пройти курс эстетики в net-школе. Может, торопиться и не стоило бы, но у малыша явный перекос в развитии, и этот перекос увеличивается на глазах. Возможно, через пару лет он просто не поймет, чем полотно Репина значительнее рекламного стенда. Я отец, и отвечаю не только за то, что дал своему сыну, но и за то, что упустил.

Знать бы мне, что через несколько минут все эти педагогические рассуждения покажутся мне пустыми и никчемными. Но это случится только через несколько минут…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Я открыл почту Мail.Ru. Первым выскочило поздравление администрации:

«15 сентября 2050 г.

Уважаемый пользователь! Администрация Мail.Ru сердечно поздравляет Вас с Днем Рождения, желает удачи, успехов в работе и долгих лет жизни».

Я быстро сбросил письмо в корзину.

Просмотрел список адресантов. Их было довольно много. Первым я, как всегда, начал с Исцелителя. Исцелитель был сатанистом со стажем. У нас с ним были личные счеты, и я старался не упускать его из виду даже в лучшие дни. Сейчас дни были уже далеко не лучшими, но я подозревал, что это не предел и со временем они могут стать гораздо хуже.

Я не рискнул бы сказать, что конец света на носу. Его предвещали слишком часто и в прежние времена. Но ощущение, что надвигается всеобщая гибель висело дамокловым мечом надо мной и многими из тех, кого я знал. Мир менялся слишком быстро с начала века. И пока что все шло по пророчествам и предсказаниям святых отцов. На каждом шагу мы слышали лозунги о мире и безопасности. Человечество стремительно объединялось, усредняясь в тех вопросах, которые всегда считало принципиальными и незыблемыми: в вопросах морали и религии. У нас на глазах отмирали языки, стирались этнографические отличия, народы Европы и Азии ассимилировали, происходила быстрая культурная и экономическая интеграция глобального масштаба, исчезали валюты, политические системы лихорадочно сменяли друг друга, все мировые религии охватил экуменистический бум. Демографический кризис ударил по Европе и по России в частности.

В Петербурге, где мы жили, почти не осталось коренных жителей. Семьдесят процентов населения составляли мусульмане, двадцать — сибирские китайцы, а всё остальное — все остальные. Я не могу сказать, что караваны верблюдов шествовали по Исаакиевской площади, но вертолеты, вооруженные спецназом, постоянно курсировали над каждым участком города. Права у охранительных органов увеличивались, у жителей, напротив, уменьшались. Нас могли в любой момент остановить на улице, обыскать, изъять на двухмесячный срок из общества для установления личности, естественно, без санкции на арест. Меня и мою семью сия чаша, к счастью, миновала. Но некоторые друзья рассказывали о предвариловках, куда их свозили, и где держали неделями в переполненных помещениях, на полу, без медицинской помощи, при убогом одноразовом питании. Двое моих знакомых из предвариловки так и не вернулись. Говорить об этом вслух было не принято. Действия властей не обсуждались и уж тем паче не осуждались.

Церковь тоже лихорадило. Происходила борьба за храмы, которые изымались под предлогом того, что православного населения стало слишком мало и приходы не в состоянии поддерживать здания в должном состоянии. И, правда, нас становилось все меньше. При сносе церквей происходили вооруженные столкновения, в которых погибали чаще всего молодые. Стариков и зрелых людей среди нас почти не осталось. Даже в нашей семье четко прослеживалась эта тенденция. Теща моя когда-то была верующей, но после выхода нового варианта Закона о свободе совести, резко изменила свои убеждения. С нами она наотрез отказалась общаться после того, как поняла, что мы не последуем ее примеру. Последнее, что мы получили от нее — это письмо со зловещим предостережением, что вся наша семья погибнет, и детей мы зазря погубим, а Бога, может, и вовсе не существует. Но даже если есть, то ради спасения детей Он простил бы нас за предательство убеждений.

Об убийствах священников и дьяконов давно перестали сообщать в новостях — эти события уже считались нормой. В нашем храме также произошло нападение на отца Иллариона, но, к счастью, он остался жив. Угрозы получали практически мы все. У молодых не выдерживали нервы, они уставали жить под постоянным давлением родных, в страхе, испытание для многих оказывалось непосильным, умереть за Христа представлялось много проще, чем жить за Него. Самые слабые провоцировали ситуации, когда их убивали, несмотря на то, что Церковь предостерегала избегать вооруженных столкновений. Число добровольных мучеников росло. Повторялись времена Тертуллиана. Образовывались секты наподобие монтанистской. Увы, ничто не ново под луной. Целые епископаты уходили в раскол. Катакомбных православных церквей стало больше, чем официально зарегистрированных сект. Все это давало повод СМИ поливать Церковь грязью, предвзятость прессы провоцировала всеобщее негодование. Надо было думать о будущем — о том, как сохранить безопасность детей в мире, где Богу места не оставалось. Острую жалость во мне вызывал Феодосий, балансировавший между политическим давлением властей и внутренними церковными раздорами. Большей нестабильности Церковь не знала, если только во времена арианства. Перед патриархом стоял тот же нелегкий выбор, что и перед каждым верующим человеком. Только отвечал он не за себя и свою семью, а за каждого из нас. Именно он должен был определить: остается ли Церковь на старом пути или уходит в катакомбы. По пророчествам, подобный раскол также должен был происходить в последние времена. Настали они или нет — никто не знал.