Конкуренты - [23]

через планширь свешивались головы свободных от вахты. В этом году рейс был последним в связи с наступлением сезона зимних штормов, и команда предвкушала приятное безделье на твердой земле в тепле и безветрии.

Вован сошел на пирс одним из последних, поздоровался с Бобровым и всеми остальными присутствующими и сделал вид, что только сейчас заметил Млечу. А та уже не знала куда деваться и, если бы не Злата, спряталась за спины встречающих. Вован посмотрел на толпу, махнул рукой и обнял спрятавшую лицо девушку. Наверху радостно загомонили, а внизу наоборот, притихли.

Торжественный ужин по поводу возвращения «Трезубца» в триклинии был дан исключительно для избранных. Андрей назвал это симпосионом и все молча согласились, зная, что все равно все закончится банальной пьянкой. Счастливая Млеча сидела рядом с мужественным капитаном и робко оглядывала собравшихся.

Когда народ уже достаточно наужинался, Вован перешел к самому главному, к повествованию о своем путешествии. Голос его звучал твердо и гласные он не растягивал. Что значит – опыт.

Во первых строках он, естественно, упомянул море. Капитан был бы не капитан, если бы он не живописал пробитую солнцем зелень волны, отороченной белым пенным гребнем, крики чаек, свист ветра в такелаже и грохот прибоя у неведомых скал. Он даже упомянул, как они крались по Босфору ночной порой по течению туда и против оного обратно, применяя двигатель, потому что пройти его под парусами можно только при наличии постоянного сильного ветра.

Но больше всего Вован рассказывал все же про Афины. Оставив судно в Пирее на боцмана, он на наемной повозке отправился в город.

– Ну, скажу я вам, мужики, большего столпотворения я в жизни не видел. Ближайшее подобие – наша толкучка на пятом километре. В выходной день, естественно. Правда, это только на ихней агоре. В других местах народу конечно поменьше. Но все равно, гвалт

такой, что хоть затыкай уши и беги. Наш городок это просто бледное подобие. Провинция, одним словом.

– Это мы и сами знаем, – прервал его Петрович, а дядя Вася спросил: – Как там Парфенон?

– Парфенон стоит, – оживился Вован. – Слушайте, он целехонек и такой белый, словно светится. Я не мог не подняться. Представляете, Пропилеи целые и Коры с неотбитыми носами. А уж народу-то, народу. Уважают в Греции девушку Афину. Но не это главное. Я, когда спустился, пошел в ближайшую таверну, потому как после этого подъема есть хотелось – жуть. И совершенно случайно подслушал разговор двух сильно принявших на грудь мужиков. Они обсуждали до того интересные вещи, что я просто не могу вам их не пересказать. Значит, откинул сандалии в Афинах всеми уважаемый гражданин по имени Пасион. Юрка, это, кстати, тебя касается.

– Ты имеешь в виду откидывание сандалий? – недовольно спросил Смелков. – Так знай, я здесь ни при чем.

– Да нет, – отмахнулся Вован. – Сандалии здесь не при делах. Ты слушай дальше. Оказывается этот уважаемый гражданин был в молодости рабом. А когда он помер, наследники насчитали, держитесь за стол, семьдесят четыре таланта оставшегося после него капитала. Конечно же, не все в серебре. Ну, Юрке это ничего не говорит. Он привык оперировать долларами, рублями и купонами. Так вот, человек не нашего времени, семьдесят четыре таланта это почти две тонны серебра или четыреста сорок четыре тысячи драхм. Это, блин, капитал. Чтобы было понятней – на эти деньги можно купить семьдесят четыре усадьбы вроде нашей до перестройки.

Впечатленный Смелков присвистнул. Бобров тоже бы присвистнул, так как знал насколько трудно рабу просто стать вольным человеком, а не то, чтобы так сказочно разбогатеть, однако промолчал и только вопросительно посмотрел на Вована. Тот понял правильно и продолжил.

– Так вот, этот Пасион был рабом Архестрата. Кто такой Архестрат и чем он у себя на родине был знаменит, не суть важно. Вроде он был банкиром и упомянутый Пасион у него работал. Но он у нас больше нигде не проходит. А Пасион, вот он. Его там все знали. По словам этих ханыг, его щупальца были раскинуты по всей Греции. Он тупо кредитовал клиентов с процентом по кредиту до тридцати. Понятное дело, что рисковал.

– Так он наверно с обеспечением кредитовал? – сказал Юрка. – Иначе так влетишь, что потом только гребцом на триеру.

– Понимаешь, – сказал Вован. – Ему как бывшему рабу, принимать в качестве обеспечения недвижимость было нельзя. Ну, закон такой. Мы ведь тоже столкнулись. Так он брал обеспечение ликвидным товаром, в частности, зерном. Кстати, рассказывали, что он принял на себя поручительство за иностранца, который стрельнул бабки у одного грека, отправлявшегося в Пантикапей. А греку он поручил получить за него такие же деньги с его должника. В Пантикапее, прикиньте. Причем, не с самого должника, а с его папаши. Вот такая сложная финансовая операция. А залогом был груз зерна. И срослось. То есть удача чувака не оставляла.

– А чего же раб занялся таким выгодным ремеслом? – спросил Бобров. – И где в это время были всякие там Демокриты с Периклами?

– А вот тут еще одна особенность античного мира, – ухмыльнулся Вован и надолго присосался к кубку.