Конклав - [9]

Наконец перед ним открылась дверь в Сикстинскую капеллу, заполненную услужающими прелатами и швейцарской гвардией, капелланами и кардиналами.

Кардиналы, один за другим, вошли, чтобы занять свои кресла. Сто двадцать шесть кресел под балдахинами, расположенных по двум длинным сторонам капеллы, напоминали небольшие троны. Кресло камерленга, сто двадцать седьмого члена Священной Коллегии, стояло отдельно, вблизи алтаря.

Только один из этих балдахинов был приподнят на постамент, подготовленный к моменту провозглашения нового римского великого понтифика, другие же сто двадцать пять были ниже, чтобы снизу приветствовать выбор его пением Tu es Petrus.[24] После чего камерленг вместе с кардиналом-деканом направится сквозь лабиринт залов, проходящих по всем ватиканским дворцам, к базилике Св. Петра. Туда, наверх, в лоджию, чтобы объявить Риму и на весь мир Habemus Papam.[25]

Этторе Мальвецци наблюдал за восточными кардиналами, за группой японцев, вьетнамцев, индусов, филиппинцев, которые к вызову на голосование приходят всегда вместе и каждый раз показывают свое изумление искусством Микеланджело, поднимая головы, сначала восхищаются сводом и стенами, где чередуются сивиллы и пророки, затем их взгляд перемещается на короткую стену, где написан «Страшный Суд».

Кто знает, какой должна представляться людям той культуры система символов и знаков в творениях Микеланджело! Все они воспитаны в католических семинариях и университетах, но с детства заложены в них образы Брахмы, Вишну и Шивы, борьба Добра и Зла. Может быть, всматриваясь в великолепные фрески этих гигантомахий,[26] они обращаются взглядом к Бали, Бангкоку, Лхасе и Калькутте… Перед их глазами Микеланджело, представляющий человека из Афин и Рима. Обнаженные мужские фигуры Микеланджело проникнуты классической гармонией, неиссякаемый источник вдохновения для изображения которых он находил в произведениях Фидия, Праксителя, Скопаса, Лизиппа. Значит, можно благодаря культурному посредничеству католицизма навести мосты между Востоком и Западом, православием и иудаизмом, римским миром и германским. Доказательством этому служило и то веристское распятие,[27] перед которым он преклонял колени у себя в комнате каждый день, – продукт фламандского готического искусства, близкого по мрачности предопределению Лютера.

Все у Микеланджело входило в единое театральное представление. Все части гармонировали между собой без преимущественного выделения какой-либо из них, каждый верующий по своему разумению существовал в сценарии, полном ожидания новых страниц, разрешению драмы, далекой от катарсиса. Мальвецци обнаружил, что и он, как восточные кардиналы, забыв об окружающем, уже несколько минут рассматривает фреску «Страшный Суд».[28]

– Ваше Высокопреосвященство, извините, но мы должны проверить Ваш документ, – послышался сладкий голос прелата у входа.

И тут же он узнал рядом с собой архиепископа из Милана, тишайшего, с таинственным выражением лица. Кто знает, с какой душой он перейдет этот порог и как воспримет главное событие в своей жизни?…

Внезапно в Сикстинской капелле зажгли все люстры, и тут же с хоров папской капеллы зазвучавший «Veni Creator Spiritus».[29] Последние кардиналы, облаченные в пурпур, поторопились занять свои кресла.

И сейчас же пение закончилось, а кардинал-камерленг Владимиро Веронелли закрыл входные двери в капеллу, опечатав их.

Extra omnes.

Все должны выйти. Останутся только сто двадцать семь голосующих и прелаты, ассистирующие им.

Чем-то обеспокоился камерленг, это было видно по его нахмуренным бровям. Ах, вот что: ему сообщили, что четверо кардиналов заболели и не могут оставить свои комнаты. Камерленг встряхнул головой, по-видимому протестуя, и решил отложить перекличку, чтобы сначала попробовать призвать отсутствующих. В зале зашумели. Неожиданный перерыв оставил место для комментариев, а тем временем атмосфера торжественности, созданная пением «Veni Creator Spiritus», исчезла.

4

Величественный, опирающийся на пастырский посох, один, без помощи – от услуг домашнего прелата он отказался – появился перед мраморным воротами почти полчаса спустя маронитский[30] архиепископ Абдулла-Жозеф Селим. Настоятельное указание камерленга из всех «новобранцев» повлияло только на него одного. О других трех кардиналах – из Рио-де-Жанейро, чилийского Сантьяго и Сиднея – не о чем было говорить, как убеждал камерленга, шепча ему в ухо разные подробности, заинтересовавшие других, секретарь кардинальской Коллегии, монсеньор Аттаванти.

– У кардинала из Сиднея страшные боли; поэтому он не хотел слушать меня, спрятавшись под простыню. Архиепископ из Рио-де-Жанейро не дал мне закончить фразу, попросил уйти и оставить его спокойно умирать.

– А кардинал из чилийского Сантьяго? – недовольно заметил камерленг, время от времени звоня в колокольчик, тем самым прося тишины в зале.

– Ваше Высокопреосвященство… он был в туалете и не имел мужества даже бросить слово в переднюю, после того как его секретарь сказал ему о моем приходе.

Призрак одного из облаченных в пурпур сдался стульчаку с ночным горшком, отводя подозрения Веронелли. Хорошо хоть можно считать голос маронитского архиепископа, который тем временем приближался мелкими шагами к камерленгу и, казалось, угрожал ему своим посохом. Лицо бледное, глаза одухотворенные, круглая шапочка на голове, из-под которой свисали две иссиня-черные ленты, длинная седая борода – все это придавало его облику величественность, которая привлекла к себя общее внимание и подавило сплетни.