Конклав - [71]

Женский голос! В это невозможно было поверить! Потрясенные кардиналы повернули головы и уставились на крохотную решительную фигуру сестры Агнессы, идущую между столиками. Воцарившаяся тишина, возможно, в той же мере была вызвана негодованием перед ее самонадеянностью, как и любопытством перед тем, что она имеет сказать.

– Ваши преосвященства, – начала она, – хотя мы, дочери милосердия святого Викентия де Поля, должны оставаться невидимыми, Господь тем не менее наделил нас глазами и ушами, и я отвечаю за благоденствие моих сестер. Я хочу сказать: мне известно, что подвигло декана Коллегии кардиналов войти в апартаменты его святейшества прошлой ночью, потому что перед этим он говорил со мной. Он был озабочен тем, что сестра из нашего ордена, которая устроила вчера здесь досадную сцену, – за что я приношу извинения, – возможно, была вызвана в Рим с умыслом скомпрометировать одного из членов конклава. Его подозрения подтвердились. Я смогла сообщить ему, что эта сестра оказалась здесь по просьбе члена конклава – кардинала Трамбле. Я убеждена, именно эти сведения, а не какие-то злые намерения руководили действиями декана. Спасибо.

Она преклонила колени перед кардиналами, повернулась и, высоко держа голову, вышла из зала в холл. Трамбле с ужасом проводил ее взглядом и вытянул руку в призыве к пониманию.

– Братья мои, это верно, я отправил запрос, но только потому, что меня просил об этом его святейшество. Я не знал, кто она, клянусь вам.

Несколько секунд все молчали. Потом встал Адейеми. Он медленно поднял руку и выставил указующий перст на Трамбле. Своим низким, хорошо модулированным голосом, который его слушателям в это утро показался как никогда близким к проявлению Божьего гнева, Адейеми произнес единственное слово:

– Иуда!

15. Шестое голосование

Конклав был неостановим. Как некая священная машина, он перекатил в свой третий день, невзирая на все мирские проблемы. В половине десятого, в соответствии с Апостольской конституцией, кардиналы снова стали заполнять мини-автобусы. Теперь они уже выучили распорядок. С быстротой, которую им позволяли возраст и здоровье, они заняли свои места, и автобусы начали отъезжать по одному каждые две минуты. Они направлялись через Пьяцца Санта-Марта к Сикстинской капелле.

Ломели стоял у входа с обнаженной головой, держа биретту в руке. Кардиналы пребывали в подавленном настроении, даже ошарашенном, и он предполагал, что Трамбле скажется больным и вообще выйдет из выборного процесса. Но нет: он появился из холла, держа под руку архиепископа Фитцджеральда, сел в автобус; внешне казался спокойным, хотя его лицо, повернутое к окну, когда автобус тронулся с места, было мертвенно-бледным – маска несчастья.

Беллини, стоявший рядом с Ломели, иронически заметил:

– Похоже, у нас наблюдается падёж фаворитов.

– И в самом деле. Кто будет следующим?

Беллини посмотрел на него:

– По-моему, это очевидно.

Ломели поднес руку ко лбу. Он чувствовал, как пульсирует под пальцами жилка.

– Я не для красного словца сказал то, что сейчас сказал в обеденном зале: я верю, что для всех нас будет лучше, если я отойду в сторону как декан, а вы займетесь наблюдением за выборами.

– Нет же, декан, спасибо. И потом вы, вероятно, заметили, что настроение на встрече склонялось в вашу пользу. Вы стоите за штурвалом этого конклава… куда вы его ведете, я не знаю, но рулите явно вы, и ваша твердая рука будет иметь своих почитателей.

– Я так не думаю.

– Ночью я вас предупреждал, что обличение Трамбле скажется на том, кто его обличал, но выясняется, что я ошибался – в очередной раз! Теперь я предсказываю, что выборы превратятся в соревнование между вами и Тедеско.

– Тогда будем надеяться, что вы ошибаетесь. Опять.

Беллини холодно улыбнулся:

– По прошествии сорока лет у нас снова может быть папа-итальянец. Это понравится нашим соотечественникам. – Он схватил Ломели за руку. – Серьезно, мой друг, я буду молиться за вас.

– Пожалуйста. Только не надо за меня голосовать.

– Ну уж нет, голосовать за вас я тоже буду.

О’Мэлли убрал свой клипборд с бумагами и сказал:

– Мы готовы к отъезду, ваши высокопреосвященства.

Беллини пошел первым. Ломели надел биретту, поправил ее, посмотрел на небо, потом влез в автобус за развевающимися красными юбками патриарха Александрии. Он сел на свободное место за водителем. О’Мэлли присоединился к нему. Двери закрылись, автобус затрясся на брусчатке.

Когда они проезжали мимо собора Святого Петра и Дворца правительства, О’Мэлли наклонился к Ломели и очень тихо, чтобы никто не услышал, сказал:

– Насколько я понимаю, ваше высокопреосвященство, с учетом последнего развития событий конклав вряд ли сегодня придет к решению?

– Откуда вы знаете?

– Я все время находился в холле.

Ломели беззвучно прокряхтел. Если знает О’Мэлли, то рано или поздно будут знать все.

– Естественно, если освоил арифметику, то понимаешь, что тупик практически неизбежен. Завтрашний день нам придется посвятить размышлениям, а возобновить голосование в…

Он замолчал. В бесконечных переездах между Каза Санта-Марта и Сикстинской капеллой, редко видя дневной свет, он потерял счет дням и ночам.