Конклав - [48]

– Адейеми… Адейеми… Адейеми…

Каждый второй голос, казалось, был отдан кардиналу из Нигерии, а когда зачитали несколько последних бюллетеней, Ломели молча помолился за него.

– Адейеми… – Ньюбай наколол бюллетень на алую ленточку. – Братья, на этом третье голосование завершено.

Всеобщий вздох пронесся по капелле. Ломели быстро подсчитал лес галочек рядом с именем Адейеми. Их набралось пятьдесят семь. Пятьдесят семь! Он не удержался и, наклонившись над столом, посмотрел в сторону Адейеми. Почти половина конклава сделала то же самое. Еще три голоса – и у него будет простое большинство. Еще двадцать один голос – и он будет папой.

Первым черным папой.

Адейеми сидел, склонив на грудь массивную черную голову. В правой руке сжимал наперсный крест. Молился.

При первом голосовании тридцать четыре кардинала получили как минимум по одному голосу. Теперь поддержку имели только шесть.

Адейеми 57

Тедеско 32

Трамбле 12

Беллини 10

Ломели 5

Бенитез 2

Адейеми станет понтификом уже до конца дня – Ломели в этом не сомневался. Пророчество было написано цифрами. Даже если Тедеско в следующем туре удастся набрать сорок и не допустить победы Адейеми двумя третями голосов, блокирующее меньшинство быстро рассыплется в следующем туре. Немногие кардиналы рискнут расколом в Церкви, препятствуя такому явному проявлению Божественной воли. Да и с практической точки зрения они не пожелают обрести себе врага в лице будущего папы, в особенности такой мощной личности, как Джошуа Адейеми.

Когда бюллетени были проверены ревизорами, Ломели вернулся к алтарю и обратился к конклаву:

– Братья мои, на этом третье голосование завершено. Теперь мы удалимся на второй завтрак. Голосование возобновится в два тридцать. Прошу всех оставаться на своих местах, пока не появятся церковные служащие, и помните: никаких разговоров о том, что здесь происходит, пока вы не окажетесь в Каза Санта-Марта. Прошу младшего кардинала-дьякона попросить отпереть дверь.

Члены конклава сдали свои бумаги церемониймейстерам. Затем, оживленно разговаривая, выстроились в малом нефе капеллы, прошли в мраморное величие Царской залы и спустились по лестнице к автобусам. Уже было заметно их почтительное отношение к Адейеми, который словно окружил себя невидимым щитом. Даже его ближайшие сторонники держались от него на почтительном расстоянии. Он шел один.

Кардиналы спешили вернуться в Каза Санта-Марта. Теперь лишь несколько человек остались посмотреть, как сжигают бюллетени. О’Мэлли засунул пакеты в одну топку, в другой нажал на кнопку, выпускающую химикаты. Дымы смешивались и поднимались по медной трубе. В двенадцать часов тридцать семь минут из дымохода Сикстинской капеллы повалил черный дым. Глядя на него, специалисты по Ватикану в новостных программах продолжали уверенно предсказывать победу Беллини.

Ломели появился из капеллы, когда из трубы пошел дым, приблизительно без четверти час. Во дворе агенты службы безопасности держали для него последний автобус. Он поднялся в салон, увидел среди пассажиров Беллини, который сидел в передней части со своей обычной командой сторонников – Саббадин, Ландольфи, Делл’Аква, Сантини, Пандзавеччиа. Беллини оказал себе плохую услугу, подумал Ломели, пытаясь завоевать всемирный электорат с помощью нескольких итальянцев. Поскольку места сзади оказались заняты, Ломели пришлось сесть с ними. Автобус тронулся.

Кардиналы, чувствуя на себе взгляд водителя в зеркале заднего вида, поначалу помалкивали. Но потом Саббадин повернулся к Ломели и сказал с обманчивой любезностью в голосе:

– Декан, я обратил внимание, что вы сегодня утром чуть не целый час разглядывали роспись потолка Микеланджело.

– Верно… и какая это беспощадная работа, если приглядеться. Столько несчастий давит на нас – казни, убийства, Всемирный потоп. Одна деталь, которую я не замечал прежде: выражение Господа, когда Он отделяет свет от тьмы, – убийство чистой воды.

– Конечно, наиболее подходящим для нашего созерцания сегодня утром был бы эпизод с гадаринскими свиньями[69]. Жаль, что мастер не написал его.

– Ну-ну, Джулио, – остерегающе сказал Беллини, посмотрев на водителя. – Не забывайте, где мы находимся.

Но Саббадин не смог сдержать горечи. Единственное, в чем он уступил, – это перешел на шипение, отчего им всем пришлось податься к нему, чтобы слышать, что он говорит.

– Серьезно, мы что, совсем утратили разум? Вы не видите, что нас оттесняют к краю пропасти? Что я скажу своим прихожанам в Милане, когда они узнают о социальных взглядах нового папы?

– Не забывайте, будет большая радость, когда народ узнает, что понтификом стал африканец.

– О да! Превосходно! Папа, который допустит племенные пляски во время мессы, но запретит причастие разведенных.

– Хватит! – Беллини сделал рубящий жест, пресекая разговор; Ломели никогда не видел его таким злым. – Мы должны согласиться с коллективной мудростью конклава. Это вам не политические фокусы одного из ваших отцов, Джулио, – Господь не допускает пересчета.

Он уставился в окно и до остановки больше не сказал ни слова. Саббадин сидел со сложенными руками, взбешенный от разочарования и бессилия. В зеркале заднего вида на них смотрели расширившиеся от любопытства глаза водителя.