Конклав - [32]

– Извините, Рэй, – махнул рукой Ломели. – Прошу меня простить. Я, пожалуй, пойду на часок в свою комнату. Чувствую себя совершенно вымотанным.

Он в этом соревновании желал только одного: оставаться нейтральным. Нейтралитет лейтмотивом проходил через всю его карьеру. Когда традиционалисты в девяностых годах взяли под свой контроль Конгрегацию доктрины веры, он смирился с этим и продолжил работу в качестве папского нунция в США. Двадцать лет спустя, когда покойный папа решил избавиться от старой гвардии и попросил его освободить должность государственного секретаря, он продолжил преданно служить ему на менее важной должности декана. Servus fidelis[53]: для Церкви только это имело значение. Он и в самом деле подразумевал только то, что говорил утром, ибо своими глазами видел ущерб, который может нанести неколебимая уверенность в вопросах религии.

Но теперь, пройдя по холлу к лифту, он, к своему разочарованию, обнаружил, что, хотя некоторые и приветствовали его дружескими кивками (иногда похлопыванием по плечу, улыбкой), эти некоторые принадлежали исключительно к либеральной фракции. А все кардиналы, которые были перечислены в списке Ломели как традиционалисты, хмурились или отворачивались.

Архиепископ Болонский Делл’Аква, который предыдущим вечером сидел за столом с Беллини, окликнул его так громко, что это было слышно всем присутствующим:

– Хорошо сказано, декан!

Но кардинал Гамбино, архиепископ Перуджи, один из самых ярых сторонников Тедеско, демонстративно погрозил ему пальцем в безмолвном укоре. И в довершение всего, когда дверь лифта открылась, Ломели увидел самого краснолицего Тедеско, который явно в первых рядах направлялся на завтрак в сопровождении архиепископа-эмерита Чикаго Пола Красински. Ломели отошел в сторону, пропуская их.

Тедеско, выйдя, резко сказал:

– Бог ты мой, декан, что за новая интерпретация послания ефесянам, – изобразить святого Павла как апостола сомнения! Я такого прежде не слышал!

Он развернулся, исполненный решимости поспорить с Ломели, и спросил:

– Разве не он писал коринфянам: «И если труба будет издавать неопределенный звук, кто станет готовиться к сражению?»

Ломели нажал кнопку своего этажа со словами:

– Может быть, патриарх, латынь будет для вас удобоваримее?

Двери закрылись, пресекая ответ Тедеско.

Ломели прошел половину пути по коридору до своей комнаты, когда понял, что захлопнул дверь, оставив свой ключ внутри. Какая-то детская жалость к самому себе забурлила в нем. Неужели он все должен держать в голове? Неужели отец Дзанетти не может присматривать за ним чуточку внимательнее? Ему не оставалось ничего иного, как спуститься и признаться в собственной глупости монахине за стойкой. Она исчезла в кабинете и вернулась с сестрой Агнессой из Конгрегации дочерей милосердия святого Викентия де Поля, миниатюрной француженкой лет семидесяти. Лицо у нее было заостренное, точеное, глаза сияли чистейшей голубизной. Один из ее дальних аристократических предков был членом ордена во время Французской революции и пал под гильотиной на площади за то, что отказался принести клятву верности новому режиму. Сестра Агнесса, как говорили, была единственным человеком, которого побаивался покойный папа; может быть, именно по этой причине он часто искал ее общества. «Агнесса, – говорил он, – никогда не будет мне лгать».

Когда Ломели повторил свои извинения, она поцокала языком и дала ему дубликат ключа.

– Я могу только выразить надежду, ваше высокопреосвященство, что о ключах святого Петра вы будете заботиться лучше, чем о ключах от комнаты!

К этому времени большинство кардиналов покинули холл – отправились в свои комнаты отдохнуть и поразмыслить или в столовую на завтрак. В отличие от обеда, за вторым завтраком было самообслуживание. Звяканье тарелок и приборов, запах горячей пищи, дружеский говорок – все это искушало Ломели. Но, посмотрев на очередь, он решил, что его проповедь станет главной темой за столами. Будет мудрее дать им выговориться.

На лестничной площадке он столкнулся со спускавшимся Беллини. Бывший государственный секретарь шел один и, когда они поравнялись, сказал:

– Я и не догадывался, что у вас такие амбиции.

Несколько секунд Ломели казалось, что он ослышался.

– Что вы такое говорите?!

– Я ничуть не хотел вас обидеть, но вы должны согласиться, что вы… как бы это получше выразить? Скажем, вышли из тени.

– А как можно оставаться в тени, если служишь мессу, которая транслируется по телевидению в соборе Святого Петра на протяжении двух часов?

– Вы неискренни, Якопо. – Жуткая улыбка искривила рот Беллини. – Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. И подумать о том, что вы совсем недавно собирались подать в отставку! А теперь?..

Он пожал плечами, и улыбка снова исказила его лицо.

– Кто знает, – добавил он, – как могут повернуться обстоятельства?

Ломели был в полуобморочном состоянии, у него словно случился приступ головокружения.

– Альдо, этот разговор очень огорчает меня. Вы же не можете всерьез верить, что у меня есть хоть малейшее желание или минимальный шанс стать папой?

– Мой дорогой друг, у каждого человека в этом здании есть шанс. По крайней мере, теоретический. И нет такого кардинала, который не предавался бы фантазии, если не чему-то другому, что он может быть избран, и он уже подобрал себе имя, под которым хочет, чтобы его папство вошло в историю.