Кони - [20]

«— Вот ваш Петр! — торжествуя, воскликнул он, указывая на кота. — А вот эта мышь в сарафане, что пляшет, — Екатерина. Так вот какая ему цена в народе была за его переводы с немецкого, когда все это, и гораздо лучше, есть в Уложении царя Алексея Михайловича».

Но у молодого человека уже сложилось свое понимание личности Петра и его преобразований. И сам Петербург, в котором родился и провел детство Анатолий, — живое воплощение воли и гения его Строителя, — сыграл в этом не последнюю роль. Да еще Пушкин, перед которым Анатолий благоговел…

Он пришел в университет, имея если не сформировавшиеся еще окончательно, то тем не менее вполне определенные взгляды на многие проблемы, волновавшие современное ему общество. Сказалось влияние отца, некоторых учителей гимназии и, прежде всего, передовых представителей русской литературы. И его восприятие лекций университетских профессоров во многом зависело от того, насколько идеи, в них высказываемые, совпадали с его представлениями о тех или иных явлениях общественной жизни.

Борис Николаевич Чичерин[7], читавший студентам курсы государственного права и истории политических учений, стал одним из самых любимых профессоров Кони. Прошли годы, и между бывшими учителем и учеником возникли прочные дружеские отношения, скрепленные, кроме близости идейных позиций, еще и душевной близостью. Эта дружба прекратилась лишь со смертью Чичерина в 1904 году.

Истинная любовь «к родине и к науке, исполненная в неустанном деле и в горячем слове непоколебимого уважения к человеческой личности», — вот что привлекло Кони к Чичерину и определило на долгие годы его отношения с бывшим университетским профессором.

Человек глубоко образованный, поклонник Грановского, сторонник конституционной монархии, Чичерин был юристом, историком, философом-идеалистом. Его обширная образованность, сжатость и изящество изложения своего предмета с университетской кафедры подкупали студентов, но призыв к аполитичности, к уважению существующего закона и его исторических основ, прозвучавший во вступительной лекции профессора во время студенческих волнений 1861 года, вызвал враждебное отношение части студентов и обвинения в ретроградстве и консерватизме. Кони этих обвинений не разделял.

В конце декабря 1881 года Чичерина избрали московским городским головой, но его политическая карьера оказалась недолгой. В мае 1883 на обеде, данном городским головам по случаю коронации Александра III, Борис Николаевич произнес речь, в которой были и такие слова: «Мы спокойно ожидаем, что сама власть признает необходимым содействие общества. Но когда этот зов последует, он не должен застигнуть нас врасплох. К нему надо быть готовым. Ни внутреннее положение России, ни положение Европы не обещает нам периода долгого мира. Могут наступить грозные времена, которые потребуют напряжения всех сил земли русской. Но, если они застанут нас соединенными, нам нечего опасаться. Крепкая единодушием своих сынов, Россия выдержит все бури так же, как она выдерживала доселе все постигавшие ее испытания».

Даже этот слабый, либеральный намек на необходимость конституции вызвал нападки Каткова и гнев императора. В июле того же года Александр III предложил Чичерину уйти с поста городского головы. Так бездумно поступали власти даже с теми, кто служил им искренне и верно. Отныне местом пребывания блестящего ученого стало его тамбовское имение Караул, занятия изучением природы, «которая представляет законы вечные и неизменные».

«Но самым выдающимся профессором на юридическом факультете был, без сомнения, Никита Иванович Крылов, читавший историю и догму римского права. Воспоминания о нем для меня ничем неизгладимы. Думаю, что и все те, кто имел счастье его слушать, навсегда сохранили в памяти образ Никиты, как его заочно называли с грубоватой нежностью студенты».

Крылов был настоящим наставником своих питомцев, следил за их первыми шагами после окончания университетского курса.

«Слушатели чувствовали, что этот небольшого роста человек, с мягкими чертами гладко выбритого лица, оживленного лукаво-добродушною усмешкою и веселым взором умных глаз, — не кабинетный ученый, читающий отвлеченный предмет по принятой на себя обязанности. Перед нами Крылов жил на кафедре, любя нежно и свою науку, и свой народ, за который он болел сердцем и о котором никогда не забывал, уходя мысленно в даль прошедших веков и чужих учреждений. Его чисто русская, полная изящной простоты и народных оборотов речь с легким ударением на «о» лилась свободно, сопровождаемая выразительной мимикой».

Особенно импонировало Кони то, что Крылов не домогался украсить себя высокими чинами и орденами, не пытался и — главное — не имел желания строить карьеру, не был ни стяжателем, ни подхалимом.

Лекции Сергея Михайловича Соловьева по истории России и Федора Ивановича Буслаева о памятниках древней русской письменности не были обязательными для студентов-юристов, но Кони прослушал эти курсы с большим интересом и пользою для себя. Он был студентом очень прилежным и любознательным и своим энциклопедическим развитием, которым восхищались потом многие его современники, был обязан в равной степени Московскому университету и тяге к знаниям, подкрепленной рано развившимся умением их систематизировать. И, конечно, своей феноменальной памяти.