Кони - [13]

Кони исполнилось четырнадцать лет, когда он перешел в четвертый класс Второй Петербургской (впоследствии Александра II) гимназии.

5

«Юность. 1858–1861 гг. Лето в Петергофе. Панафидины. Катя. Первая любовь. IV класс гимназии. Э. X. Рихтер и Радлов. Плющевский. Прево. Горбун Мейер.

1859 г. Сильверий Маевский, Перетц, его старший брат…

1860 г. Петергоф. Семейство Прево… Алеша Яковлев. Мысль о выходе из гимназии. Анатомический кабинет. Нервное состояние. Освещение Исаакия (выше). 1861 г. Ольга Прево. Поступление в университет. Первые профессора. Коркин, Воскресенский. Знакомство с Фуксом… Сергей Антонович Антонов и Константин Иванович Иванов. Уроки у Альвана; уроки у Ковригина. Поездка в Финляндию… Уроки у Гемпель. Ронгас. Софья Викторовна Сибирская. Домашняя разруха. Заремба. Гувернерство у Новосильцева».

На первом году занятий в гимназии особыми успехами Анатолий не блистал. Даже за поведение ему выставили только «хорошо». И возраст был сложный — четырнадцать лет, и новая система обучения, новые учителя. Но способный и самолюбивый подросток быстро выправил положение. В пятом классе он уже постоянно приносил домой похвальные свидетельства, выданные «во внимание к благонравному поведению и весьма хорошим успехам в науках». На обороте одного из таких похвальных свидетельств, выданных для представления родителям, Анатолий написал: «Вот мой подарок! Апреля 22, 1859».

Одним из любимых учителей был Владимир Федорович Эвальд, увлекательно преподававший историю. Литературу вел Николай Николаевич Страхов, которому впоследствии Кони никак не мог простить его некорректных воспоминаний о Ф. М. Достоевском. «Хитрый и недобрый… мой старый учитель в гимназии», — записал Анатолий Федорович в 1896 году, в году его смерти.

На рукописном журнале «Заря», который издавали ученики гимназии, стоял эпиграф: «Поверь, мой друг, взойдет опа, заря пленительного счастья — Россия вспрянет ото сна…»[4] Журнал был невинного свойства, но уже факт появления такого эпиграфа мог дорого обойтись «издателям» журнала и директору гимназии. Но директор — Никита Семенович Власов был добр и снисходителен к своим воспитанникам.

В своих кратких «Биографических заметках» Кони недаром упоминает фамилию Перетц. Этому соученику по гимназии и его старшему брату Григорию Григорьевичу Перетцу уделил Анатолий Федорович много внимания и в очерке «В дороге. — Гимназические воспоминания». И было за что. С Николаем Перетрем они подружились, несмотря на то, что этот «…добрый, отзывчивый и способный мальчик» имел чрезвычайно развитое самолюбие, переходящее в смешное тщеславие.

«Николай Перетц собирал… довольно часто товарищей в свою маленькую комнатку на антресолях, где-то в 5-ой или 6-ой роте Измайловского полка, в квартире своего брата… имевшего уже взрослую дочь. К концу нашей полуребяческой беседы обыкновенно он поднимался к своему брату и приносил с собою «Колокол» и «Полярную звезду», проповедуя нам необходимость ниспровергнуть государственный строй и утопить в крови существующий порядок…»

Каково же было изумление Кони, когда тринадцать лет спустя, будучи прокурором петербургского окружного суда, он услышал от шефа жандармов графа Шувалова самые лестные слова в адрес одного из заграничных агентов по надзору за русской эмиграцией и узнал в этом агенте Григория Григорьевича Перетца!

Слежка, провокации были главным оружием Третьего отделения. В дневниках еще одного Перетца, Егора Абрамовича, государственного секретаря, приводятся факты, свидетельствующие о том, что даже само царское правительство вынуждено было под давлением общественного мнения ликвидировать Третье отделение и пересматривать дела, заведенные непопулярным учреждением:

«Вечером был у меня И. И. Шамшин. Он рассказал мне много интересного о трудах своих по Верховной Распорядительной Комиссии. Все лето провел он, по поручению графа Лорис-Меликова, за разбором и пересмотром дел III отделения, преимущественно о лицах, высланных за политическую неблагонадежность. Таких дел пересмотрено им около 1500. Результатом этого труда было, с одной стороны, освобождение очень многих невинных людей, а с другой — вынесенное Шамшиным крайне неблагоприятное впечатление о деятельности отделения. Весьма вероятно, что доклад об этом Лорису много способствовал предложению его упразднить это учреждение, столь ненавистное в России».

6

…Одной из мудрых наставниц Анатолия была литература. Взыскательное отношение к книге в семье уберегло мальчика от чтения второсортных поделок. Восьми лет он уже перечитал исторические романы Ивана Ивановича Лажечникова, своего крестного отца. В студенческие годы Кони постоянно бывал у Лажечниковых дома и поддерживал с Иваном Ивановичем самые теплые отношения. От Лажечникова оп много слышал восторженных слов о Пушкине, с которым писатель был хорошо знаком и даже предотвратил однажды его дуэль с гвардейским офицером. Любовь к Пушкину, к его чарующей поэзии Кони пронес через всю свою жизнь.

В начале пятидесятых годов появились «Записки охотника». Тургенев не скрывал, что основной идеей его рассказов был протест против тяжелого положения крепостных крестьян. Он даже считал, что «Записки охотника» оказали влияние на тех, кто подготовил отмену крепостного права. В 1855 году выходит роман «Рудин». Затем, на протяжении шести лет, — «Накануне», «Дворянское гнездо», «Отцы и дети». Под влиянием этих книг формировалось мировоззрение молодого Кони. «Вступление в юность… совпало для меня с удивительным расцветом русской литературы в конце пятидесятых годов. Говорить о том, что чувствовалось и внутренне переживалось при появлении «Рудина», «Первой любви», «Накануне» и, в особенности, «Отцов и детей», при появлении «Обломова» и «Тысячи душ» — значило бы передавать историю литературных впечатлений всех людей моего поколения».